Всего лишь пепел

 — Сегодня большой православный праздник, — ответил Увин и как-то по чужому, отрешенно посмотрел в сторону, мимо Василия Петровича, — Покров Пресвятой Богородицы. Скоро во всех храмах Руси службы начнутся. Это я по слабости душевной решил до литургии успеть удочку закинуть. Грех мой, прости меня, Господи.

 — Какой грех? — не понял Василий Петрович, он уже не сердился на контуженого коллегу. — Ты лечись, тезка, а с «опиумом для народа», ты уж извини, буду бороться. Так воспитан.

 — Жалко вас, — Увин собрал рыболовные снасти и повернулся, готовясь уходить, — Не избежите наказания. Ведь всякому вору воровское и будет. Кошмары-то не мучают ночами?

 — Мне сны вообще не снятся, а ты главное лечиться не забывай, тезка, — Василий Петрович помахал ему на прощание рукой, — а от тюрьмы и сумы никто не застрахован. Вы, кстати, тоже.

 — Конечно, — легко согласился Увин, — да только если Бог не выдаст, свинья не съест. И покров Пресвятой Богородицы над нами. Прощай.

 — И тебе того же! — бросил вслед уходящему тезке Василий Петрович. — Земля пухом!

Он решил никуда более не ходить и возвращаться домой. А Василий Петрович Увин, поднимаясь по тропинке к храму, постепенно таял в туманной дымке, и словно, теряя вес, отрывался от земли. Пузынёв некоторое время смотрел ему вслед.

 — Да ну вас, — он сплюнул, резко развернулся и быстро зашагал в сторону своего участка.

* * *

Хоть убей, следа не видно;

Сбились мы. Что делать нам!

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам.

Пушкин А.С.

К концу октября озеро потемнело, словно насупилось. Быть может, нет-нет, прорывающееся в последнее время дыхание зимы пугало его? Или отсутствие улетевших птиц? Иль что-то иное, совсем непонятное и чужое?

Впрочем, Василия Петровича это ничуть не волновало. Он, обдумав слова районного чиновника о том, что с властью надо дружить, решил подвести под это дело соответствующую платформу.

Специалисты из городского отдела культуры подсказали, что приближается ставший очень модным в последние годы праздник. Название его было непривычным, — не то что «День милиции» или «Первое Мая», — какой-то «Хэллоуин». Не поймешь, то ли ругательство, то ли насмешка? «Ну и пусть будет Хэллоуин, — решил Василий Петрович, рассматривая врученный ему культработниками сценарий, — и время муторное, и праздники ему под стать».

Из города прибыл Муслим со своей бригадой, чтобы реализовать материальную часть сценария на местности. Стройматериалы и инвентарь пришлось опять покупать Лорику Дорецкому. Василий Петрович не преминул бы привлечь и гения архитектуры Избитнева, но тот поправлял здоровье на Хиловских грязях. Обошлись без него.

Василий Петрович старался руководить лично.

 — Что там твои охломоны халтурят, — ругался он на Муслима, — пусть сцену делают шире. А гирлянды из лампочек кто так вешает? Не на детский утренник гостей ждем. Выше поднимайте!

 — Все будет нормально, хозяин, — бригадир носился по участку, словно крыльями размахивая руками. Он и кричал как птица — большая черная птица из леса. Хотя откуда в Кызылкуме лес?

Приехал сын Юрик. Оказывается, добирался на автобусе. Василий Петрович вспылил:

 — Ты чего, не мог позвонить, я бы машину дал? Ты ведь ни какой-нибудь там майорский сын.

 — Да ладно, — Юра махнул рукой, — мама просила сказать, что плохо себя чувствует и на твой праздник не приедет.

Василий Петрович нахмурился. Что-то у них с женой разладилось в последнее время. Ангелина Ивановна отказывалась возвращаться в дом на озере, ссылаясь то на свои болезни, то на недомогание сына, то на плохую погоду. Пришлось даже за ненадобностью уволить домработницу Фросю. Он понимал, все «обстоятельства» жены — это просто отговорки, но применять власть главы семейства не торопился, подспудно понимая, что тут у него и так не обошлось без перегибов. И все-таки, приятного в таком семейном полураспаде было мало.

 — А ты сам-то приедешь? — спросил он сына.

 — А можно? — тот с плохо скрываемой радостью заглянул ему в глаза.

Василий Петрович, удерживая взгляд сына, долго на него смотрел. Нет, не случайно многие говорили, что они на одно лицо. Сын действительно был его копией: и серо-голубые глаза, и нос с легкой горбинкой, и тяжелый, словно рубленый топором подбородок — все одно к одному. И по росту сын почти догнал отца. Разве что в комплекции раза в полтора уступал. Но какие его годы? «Вот она, родная кровь! Ему после меня всем владеть!», — подумал Василий Петрович и почувствовал, как набухает в уголке глаза слеза. Чтобы не выдать себя, притянул Юрку к груди:

 — Конечно можно, приезжай. Будешь главным гостем.

 — Спасибо, пап, жалко мамы не будет. А можно я и сегодня останусь?

 — Давай, завтра я тебя сам в школу доставлю. Только матери позвони.

Все-таки чувствовалось в Юрке этакая мягкотелость — материнская жилка, да еще и плоды ее деликатного интеллигентского воспитания. «Ничего, — дал себе слово Василий Петрович, — исправим. Нам мужика надо растить, а не слюнтяя».