Время новых дорог

— Давно не виделись… Ну, здорово, коли так. — Михеев протянул Семечкину руку. Тот благоразумно отступил на шаг, посмотрел на нарядную Анну.

— Вопросов нет. Ты хотя бы предупредила, что плацкартных мест не имеется.

— Мы с тобой на эту тему не разговаривали, — улыбнулась Анна.

— Да так, в порядке профилактики хотя бы. Зря я тебе этот груз таскал? — Семечкин кивнул на мешки и ящики, занимавшие большую часть вагончика.

— Вот что, в порядке профилактики… — сказал Михеев. — Мест в этом направлении нет и не будет. Ты это хорошо запомни.

— Я понятливый, — похвалился Семечкин. — Счастливо оставаться.

Он исчез. Михеев закрыл дверь. Анна смотрела на него полными слез глазами.

— Боюсь я, Коля. Даже сердце болит, как боюсь.

— Тут еще что получается, — помолчав, вздохнул Михеев. — Больно у меня напарник занятный…

— Теперь чего только казаться не будет…

— Может и кажется…

Колонна медленно ползла вверх по склону гольца. На седловине водораздела остановились. Люди вышли, щурясь, смотрели на освещенные морозным солнцем ледяные глыбы.

— Самый и есть хребтик, — показал Иван Федорович. — Акиткан…

— Во всей своей неземной красоте, — констатировал Семечкин, переминаясь с ноги на ногу. — Морозец, я вам скажу, за сорок. Стоять без движения не рекомендуется.

— Где же перевал будет, Иван Федорович? — спросил дядя Леня.

— Вон там и будет…

Впереди неприступной цепью четко и остро рисовались горы.

След проложенной дороги, петляя по склону гольца, постепенно поднимался кверху. Все круче становились обрывы, выше скалы. Черные языки каменных осыпей кое-где разрезали слепящее полотно снега. В колючей изморози стыли корявые ветви стланика.

Дубынин осторожно вел свой трактор. Рядом с ним в кабине сидел Михеев.

— Слушай, Геннадий Батькович, все забываю спросить тебя: и чего бы ты это решил в наши края податься? — спросил он, закуривая. — За рублем или за этой самой, за романтикой? Хотя какой из тебя к собакам романтик…

— Значит, за рублем, — ответил Дубынин.

— На этот рубль, Гена, здесь горбатиться надо. Так? Нет тебе ни культурного отдыха, ни ванны с белого кафеля, ни всего остального, что за трудовые рубли полагается. Незавидная пропорция. С одной стороны, рубли, а с другой — пространства… — он протер рукой стекло, — которые надо пройти и освоить.

— Так, может, я и хочу — пройти и освоить, — неожиданно улыбнулся Дубынин. — Не предполагаешь?

— Сам смеешься. Это же подписано, что ты не романтик… и печать стоит. Ты человек, судя по всему, с целью. Все мыслишь. А мыслить, я тебе скажу, надо так, чтобы раз — и в дамки.

— Это как? — спросил Дубынин.

Михеев быстро глянул на его спокойное лицо, глубоко затянулся и, решившись, сказал:

— Как? Да вот, к примеру, в здешних местах один мыслитель и самородочком и деньжатами недурно разжился. Это — игра!

— Нашел, что ли? — сделал вид, что не понял Дубынин.

— Нашел, украл, кому какое дело, раз не поймали. Ты, выходит, не слыхал ничего об этом деле? Шуму много было…

— Откуда мне ваши новости знать?

— Слухом земля полнится…

— Земля, Коля, она большая.

Впереди остановился трактор Алсахая. Они увидели, как Алсахай выпрыгнул из кабины, побежал вперед. Дубынин остановил трактор.

На наледи занесло сани с грузом, которые вел трактор Семечкина. Трактор вместе с санями развернуло поперек склона, огромный груз медленно стягивал трактор вниз. Мотор отчаянно ревел, гусеницы скребли лед, разбрызгивая сразу стынущую на морозе воду.

Алсахай побежал к своему трактору за тросом. Испуганный Семечкин рвал рычаги, выглядывая из кабины. Подбежали Михеев с Дубыниным, торопился к ним Бальсис. Алсахай уже тащил трос.

— Зацепи! — отдал он его Дубынину и снова побежал к своему трактору. Дубынину стал помогать Михеев.

Трактор и сани медленно сползали вниз. Казалось, еще немного — и падение не удержать. В это время развернулся бульдозер Сергея, сполз вниз на склон, заехал под сани, стал подталкивать их ножом вверх. Зацепили трос и Михеев с Дубыниным. Алсахай, который подвел свой освободившийся от цистерны трактор к самому краю наледи, ждал, когда они закрепят трос в чеке. Трос натянулся. Сани с грузом медленно поползли вверх.

Бальсис нашарил спрятанный за включенной рацией пузырек валокордина и, посмотрев на спящего Быстрова, накапал в стакан несколько капель. Долил в стакан воды, но выпить не успел — в вагончик вошли дядя Леня и Михеев. Следом Семечкин. Бальсис торопливо спрятал пузырек.

— Тут серьезный вопрос получается, — с ходу начал Михеев. — Надо основательно вникнуть. А то разговоры идут, и людям, я вам скажу, работать мешают…

— Подождите, — попросил Бальсис, стараясь справиться с болью в сердце и делая вид, что вслушивается в голоса, звучащие по рации. — Вопрос действительно серьезный?

— Да как сказать… — пожал плечами дядя Леня.

— Серьезный, серьезный, — вмешался Семечкин.

Он сел рядом с Бальсисом, понюхал и с отвращением отодвинул стакан с мутноватой жидкостью.

— Отложить нельзя?

— Не стоит откладывать. Я почему говорю? В общем, вот он… — Михеев показал на дядю Леню, — объясняет всем, что не туда мы идем. Продвигаемся неверно.

Бальсис выключил рацию, придвинул карту.