Время итогов

— Мда, — не глядя на меня, промычал Андронов, — боюсь, что ничего у нас с вами не получится.

— Но это очень трудное задание. Дайте что-нибудь еще, вот мои рассказы, роман... Посмотрите.

— Мне не это от вас нужно.

— Но дайте еще одно задание...

— Нет. Достаточно. — И он углубился в чтение какой-то бумаги, дав понять, что мне больше у него делать нечего.

Я вышел в коридор. Стоял у окна подавленный. Идти к ответственному редактору не имело смысла, — испытание не выдержано, о чем еще говорить. Можно, конечно, вернуться в «Желдорпроект», но как не хотелось... Уже какой-то новой жизнью повеяло на меня за те дни, пока я ходил в школы, беседовал с физруками, спортсменами-школьниками... И как назло, Льва Егорова нет.

— Вы кого-нибудь ждете? — останавливаясь возле меня, спросил небольшого роста, с залысинами, несмотря на молодость, с приветливой усмешкой сотрудник редакции.

— Да нет... Никого.

— Что это у вас в папке? Рукописи?

Я раскрыл папку и, несколько стесняясь, сказал:

— Это роман... тут рассказы...

Павел Зенин, — так звали работника редакции, заведовал отделом пропаганды и агитации в «Смене» и одновременно отделом культуры.

— Ну-ка, покажите... — И открыл первую страницу «Изыскателей».

«На тысячи километров раскинулась вековечная тайга, глухая на горе и скупая на радоеть, — читал он вслух. — Высоки ее островерхие сопки, поросшие могучим лесом, уходящим в просторное синее небо; быстры труднопроходимые реки, с веселым галечным дном, с завалами из подмытых деревьев, с водокрутами, в которые не приведи судьба попасть, с паводками, выходящими из берегов, когда по колена стоят в воде лиственницы, когда песчаные косы становятся дном и река широким мутным валом крутит воронки, уходя все дальше в тайгу...»

— А ну-ка, идемте, — сказал он мне.

Милый человек Паша Зенин! Не знаю, как сложилась бы моя жизнь дальше, не остановись ты возле меня в ту трудную минуту. Может, все пошло бы наперекосяк, и, может, еще долго бы мне предстояло барахтаться и вариться в своем соку. Но слава хорошим людям! Ими держится земля и жизнь на ней. Не будь добрых людей — и не было бы Человека на земле.

— Вы, наверно, любите книги? — спросил меня в своем кабинете Зенин. — Так вот, поезжайте в Дворец культуры имени Кирова. И напишите корреспонденцию о детской библиотеке. Там хорошая библиотекарша, опытная, влюбленная в свое дело.

И я, переполненный чувством благодарности, тут же устремился на Васильевский остров.

Я застал эту пожилую женщину, влюбленную в свое дело. Она увлеченно рассказала мне о своей работе, о ребятах — лучших читателях, о библиотеке, и я в тот же вечер написал корреспонденцию, которую назвал «Толины друзья», взяв в герои ее Толю Хохлова — ученика четвертого класса пятой школы Василеостровского района, лучшего читателя детской библиотеки. С ним вместе я и прошел от начала до конца корреспонденцию и с Дерсу Узала, и с Чапаевым, и с героями «Таинственного острова», и с другими книгами, не забывая мудрого наставника — заведующую библиотекой Ридалевскую Александру Ивановну.

На другой день я принес корреспонденцию Зенину. Он тут же ее прочитал, поправил в двух-трех местах и отдал в секретариат.

— Приходите послезавтра, — сказал он мне.

Послезавтра был понедельник, 24 сентября 1945 года. В этот день на газетном щите я увидал «Смену» и в ней мои «Толины друзья». Чуть ли не бегом пустился я в отдел. И надо же, в коридоре встретил Андронова. Он остановил меня, видя, что я намереваюсь пролететь мимо.

— Это ваша публикация «Толины друзья»? — спросил он, склонив голову на плечо.

— Да.

— Чего же вы мне не сказали, что так умеете писать?

Я ничего не ответил и быстро прошел в кабинет к Зенину.

— Ну вот, — сказал он мне, — пишите заявление о приеме на работу.

Нет, не твердой рукой, а дрожащей от волнения и радости написал я заявление.

Мне дали большой письменный стол с шестью ящиками, бумагу, перо, чернильницу. Сиди и пиши, никто не мешает. Первое время я настолько был увлечен газетной работой, что приходил в редакцию даже в выходные дни, досадовал, что есть праздники, так мне хотелось все время писать в тихом кабинете, писать и писать, и чтобы не в стол, а в номер. И не рассказы, а газетные очерки, статьи, информации, даже взятые по телефону и напечатанные без подписи. Я по нескольку раз перечитывал «свое», напечатанное в очередном номере. Есть какая-то восхитительная сила в печатном слове, — смотришь, радуешься и не можешь наглядеться на свое «творение», будь то хоть и десятистрочная информация о работе агитпункта или о производственном успехе комсомольско-молодежной бригады.