Время итогов

Читал на семинаре и я свой рассказ «Степь». Спасский назвал его «вещью».

— Это — вещь! — сказал он и стал разбирать рассказ, показывая его достоинства. Чего греха таить, — было приятно.

После такой оценки я отнес его в редакцию журнала, — какого, не помню. Тогда в Ленинграде выходило много журналов. Долго я ждал ответа, но напрасно, рассказ был утерян и так и не увидел «света». Уже работая в «Неве» главным редактором, как-то натолкнулся на копию, перебирая свой архив, и решил переплавить сюжет в новый рассказ — «В родных местах». Как и в «Степи», так и в этом рассказе концовка была трагической. «В родных местах» Василий Никитин убивал Ивана Касимова.

— Знаешь, — сказал Александр Решетов, когда я прочитал ему, — убийств и так хватает, а ты еще к новым призываенть. Ведь рассказ с такой концовкой сеет недоверие к таким, как Василий Никитин. А по существу, он уже давно не враг.

Суждения Александра Решетова всегда отличались ясностью ума и бескомпромиссностью в оценках. После некоторых раздумий я изменил концовку: оставил в сердце Василия Никитина постоянный страх разоблачения и чувство вины перед народом. Рассказ с такой концовкой стал глубже и значительней. Его я посвятил Александру Решетову.

Радостно было спешить после работы на занятия в РЛУ. Мы туда приходили задолго до начала. Столько было разговоров, так нужно было почитать только что написанное, и не беда, если не всегда получалось. Впереди была возможность поправить, а то и еще лучше — написать заново. Дух творчества витал над нами. И не было ни зависти, ни корысти, ни обид. А тут еще лучшие преподаватели открывали нам таинства высокого мастерства. Вдохновенно, всплескивая руками, на высоких восторженных нотах читал нам «Послание к Фелице» Касторский, и вдруг я увидал «лунную раму на полу». Но ведь я же читал эту державинскую оду дома, почему же тогда не увидел? Нас, как слепых кутят, тыкали носом, чтобы мы учились высокому мастерству, приучали себя с «малых лет» к требовательности, к поиску свежего слова, к образности.

В РЛУ я познакомился со Всеволодом Кочетовым. Он учился на втором курсе. Как-то шли мы с ним по Загородному к улице Дзержинского поздним вечером, и он читал мне свои стихи. Много лет спустя, уже после войны, когда он стал известным писателем, я напомнил ему одно из его стихотворений. Там речь шла о море, об одинокой избушке на берегу его, о гальке, громыхающей от волнобоя. Всеволод удивился: «Это верно, было у меня такое стихотворение. Я и сам-то его забыл, а ты запомнил. Надо же!»

Я продолжал работать на «Молодом ударнике». Мастером цеха был у нас Павел Финогенов, молодой человек, учившийся в вечернем институте. Однажды он дал мне заказ сделать сто шкивков к водяным турбинкам. Это был очень выгодный заказ. Достаточно было сделать всего восемь штук, чтобы уже хорошо заработать. Финогенов дал мне приспособление, и я сделал за смену все сто, выполнив план на тысячу двести процентов. Правда, я не отходил ни на минуту от станка, — таково было условие Финогенова. Рядом со мной стоял нормировщик с хронометром. На другой день по всему цеху был протянут плакат:

«Равняйтесь на Воронина! Будьте воронинцами!» В этот же день расценки на шкивки были снижены в десять раз. И в этот же день ребята-токарьки чуть не набили мне морду за то, что я лишил их «поправочного» заказа, когда они прогорали на других. И были бы правы. Но к этому времени обстоятельства сложились так, что я ушел с завода, чтобы легче заниматься в РЛУ, — поступил в «Промтранспроект» калькировщиком-чертежником. В этом деле у меня был навык — помогал брату калькировать профиля для изыскательской конторы. Кстати, там работал начальником отдела тот самый герой из рассказа «Где она истинная?..». Это он мне рассказал о своих любовных бедах, когда мы с ним повстречались уже после войны, этот сюжет лег и в основу пьесы «Желтый закат».

К сожалению, продолжать учебу в РЛУ не пришлось: закрыли его. Оказывается, одаренных, как установила специальная комиссия, было процентов десять, а остальные девяносто — «прилипалы», то есть люди, не имеющие никаких творческих данных.

РЛУ закрыли, но нас, «десять процентов», передали в Центральную литературную группу при Доме писателей имени Маяковского. Но и в Центральной группе мне не пришлось заниматься. К этому времени я уже работал младшим техником в «Лентранспроекте», куда определился с помощью брата-путейца на изыскания новых железнодорожных трасс.

Роман «Две жизни» во многом автобиографичен. В его основу легли мои дневники, младшего техника. Всего их было тридцать две тетради. Сейчас они хранятся в Пушкинском доме. Не все, естественно, вошло из дневников в роман, но можно смело утверждать, если бы не было у меня дневников, то я не смог бы написать роман.