Время итогов

Есть разные натуры. Одни со временем смиряются с неблагоприятными для них обстоятельствами, втягиваются и тянут лямку до конца дней своих; другие пытаются в создавшихся неблагоприятных для них условиях найти то, что могло бы их примирить с нелюбимым делом, и находят, и уже в этом найденном видят смысл своего существования; третьи не могут ни втянуться, ни найти, — что же, встречаются и такие натуры, и тогда они, не щадя себя, идут напролом. Была небольшая надежда, что в Вольске, может, что-то для меня изменится, но нет, — все было так же. Правда, кто знает, не учись я в Горном институте, не мечтай стать инженером, может, и не так остро переживал бы свое новое положение, но я где-то уже замечтался, что буду горным инженером, уже какой-то романтический ореол сиял над моей головой, и поэтому смириться с тем, что буду просто техником, никак не мог, да еще военным, да еще на всю жизнь.

В один из мартовских дней я отказался от учебы, за что был посажен курсовым командиром на трое суток на гауптвахту.

Не знаю, на что я рассчитывал, — может, думал, что меня все же отчислят, не отчислили, и по истечении трех суток я снова отказался встать в строй, за что был посажен командиром роты уже на пять суток. После отсидки пяти суток был вызван начальником авиашколы Якубовым, с тремя ромбами в голубых петлицах. Начальник школы долго убеждал меня не бросать учебу.

— Не губите себе жизнь, — говорил он, — если скучаете по девушке, отпустим, поезжайте, а то и женитесь, привозите сюда.

— Нет у меня девушки.

— Может, по матери соскучился? Дадим отпуск на месяц. Стипендию выплатим. Проезд бесплатный. Вернетесь, и все будет хорошо. Окончите учебу. Станете младшим лейтенантом, а там пойдете в гору. Способности у вас есть.

Я продолжал упорствовать.

— Слушайте, я вам говорю в последний раз! — твердо сказал начальник школы. — Подумайте. Не отвечайте сейчас, дайте себе возможность все взвесить и обсудить. Наконец, поезжайте, посоветуйтесь с матерью...

— Нет, я не буду учиться. Не могу.

На другой день в роте было собрано партийное собрание, и меня исключили из кандидатов в члены партии. После этого я был отчислен из школы.

* * *

Есть настольные детские игры, когда играющий вместо продвижения вперед катится вниз. Нечто подобное произошло и со мной, только во времени. Пришлось начинать сначала свою взрослую жизнь, и я решил опять пойти на завод.

Это был маленький заводик, производивший механические пособия для школ и институтов. Назывался он «Молодой ударник» и почему-то у него был еще номер — 12. Дали мне третий разряд при поступлении, но через месяц прибавили четвертый, — вспомнил я свое токарное дело, освоился и стал работать не хуже других токарей. И все пошло так же, как и раньше, Но если было бы только так, то вряд ли бы примирился с такой жизнью. Было еще нечто, что отличало от того прежнего токарька, — я уже писал стихи. И как мечта, где-то впереди светилась звездочка иной, неведомой мне, жизни.

Но все, что бы я ни писал, ни приносил в редакции газет и журналов, все возвращалось. И я понял — нельзя быть одному. Надо было искать какой-то выход из своей творческой изолированности. И я пошел в литературный кружок при Дворце культуры имени Первой пятилетки. Руководителем там был Илья Александрович Иволгин, человек доброго сердца и большой любви к литературе.

На занятиях кружка мы разбирали творчество своих товарищей. Среди них были начинающие поэты и прозаики.

Обсуждали и мои стихи. «Над болотом вьются стаей чибиса, плач тоскливый рвется громко в небеса. Я стою задумчив и угрюм. Предо мною моря шум» — вот такие и ему подобные. Причем сам читать не мог, — проклятое заиканье не оставляло меня в минуты сильного волнения. А тут я волновался, еще бы — читать свои стихи публично! Поэтому читал один кружковец, с завыванием, кривляясь под общий смех кружковцев, на что ему грозил пальцем Иволгин, но шутливо, и сам смеялся. Конечно, разнос был основательный.

Как у Летнем у саду
На деревьях листики,
Я ждал милую свою
В отделе беллетристики, —

читал свои стихи Федор Алексеев, здоровый парень, работавший в Гостином дворе упаковщиком при магазине лаков и красок. Случалось, я приходил к нему после работы, и он вел меня внутрь двора, к пивному ларьку, и там мы ели горячие сардельки с горчицей и запивали их пивом. Читали свои стихи. Однажды я прочитал «Сердце ивы»: