Врата. За синим горизонтом событий

Как записанная в машине личность, Древнейший мог рассчитывать на очень долгую жизнь — несколько тысяч лет. Но этого недостаточно, чтобы осуществить его планы. Он продлил эту жизнь, растянул ее. В пассивном состоянии он почти не старел. Большую часть времени он проводил с отключенной энергией, неподвижный. Он не отдыхал в такие периоды, даже не спал. Всего лишь ждал, а дети его проживали свои жизни и исполняли его волю, а снаружи медленно развивались астрофизические события.

Время от времени он просыпался по сигналу своих внутренних часов, чтобы проверять, поправлять и пересматривать. Иногда его будили дети. Им было приказано делать это в случае необходимости, и очень часто (впрочем не по масштабам их жизни) такая необходимость возникала.

Когда-то Древнейший был существом из плоти и крови, таким же животным, как его нынешние дети и пленники, которых они привели. Время это было очень коротким, легким сном между освобождением из потного напряженного лона матери и тем моментом, когда он, полный ужаса, беспомощно лежал, а иглы вливали в кровь забвение и вращающиеся ножи начали трепанировать его череп. Когда хотел, он мог очень отчетливо вспомнить это время. Он мог вспомнить все и в своей короткой жизни, и в долгой, последовавшей за ней псевдожизни, конечно, если знаешь, где в огромных запасах хранятся эти воспоминания. А вот это он не всегда мог вспомнить. Слишком много запасено.

У Древнейшего не было ясного представления ни о количестве записанных воспоминания, ни о точном времени. И даже об окружении. Место, где живет он и его дети, — «Здесь». Другое место, которое играет такую важную роль в его мыслях, — «Там». Вся вселенная — просто «Все остальное», и его не интересовало точное расположение в этом остальном. Откуда явились эти пришельцы? Откуда-то из остального. Неважно, откуда точно. Где находится источник пищи, который часто посещал мальчик? Тоже где-то в остальном. Откуда пришел его народ за долгие века до того, как родился он сам? Неважно. «Здесь» существует очень-очень давно, давно даже для Древнейшего. «Здесь» было построено, оборудовано и отправлено в пространство и с тех пор плывет по нему. «Здесь» видело множество рождений и смертей — почти пять миллионов, хотя никогда на нем одновременно не жило больше нескольких сот существ, и редко больше нескольких десятков. Все это время в «Здесь» происходили медленные изменения. Новорожденные становились больше, мягче, толще и все беспомощнее. Взрослые — выше, медлительнее, менее волосаты. Бывали в «Здесь» и быстрые изменения. В такие времена дети должны были будить Древнейшего.

Иногда изменения были политическими, и «Здесь» испытало тысячи политических систем. Бывали периоды в одно-два поколения, иногда в целые столетия, когда господствовала чувственная и гедонистическая культура, бывали периоды жестокого пуританства: когда индивидуальность становилась деспотом или божеством и когда никто не поднимался над средним уровнем. Демократических республик, подобным земным, никогда не было: «Здесь» недостаточно велико для представительного правительства, и только один раз — расово стратифицированное общество. (Оно закончилось тем, что угнетенные серые поднялись против господствовавших шоколадных и всех их перебили). «Здесь» знала множество идеологий, разные варианты морали, но только одну религию — по крайней мере в последние тысячелетия. Только для одной религии есть место, когда бог находится рядом со своими детьми всю их жизнь и просыпается по своему желанию наказывать и награждать.

Много эпох на «Здесь» вообще не было цивилизации, только полуразумные существа, подвергавшиеся медленным изменениям, которые должны были сделать их разумными. Процессы развивались. Только медленно. Прошло сто тысяч лет, прежде чем у них выработалось понятие письма, почти миллион лет до того, как родилось существо, достаточно разумное, чтобы выполнять задание. Этим существом оказался Древнейший. И с тех пор ни одного больше.

Это тоже неудача, Древнейший знал. Что-то не получилось. Может, он ошибся?

Но ведь он старался! Он всегда, а особенно в первые века своей машинной жизни был умен и осторожен в руководстве всеми поступками своих детей, когда они поступали неправильно, он наказывал. Когда поступали хорошо, награждал. И всегда заботился об их нуждах.

Но, может, именно в этом он ошибался. Было время, давным-давно, когда он проснулся от ужасной «боли» в металлическом корпусе, в котором он жил. Это не физическая боль: сенсоры докладывали о восполнимом механическом разрушении. Но ощущение было очень тревожное. Дети в ужасе собрались вокруг него, все кричали и показывали ему изрубленное тело молодой самки. «Она сошла с ума! — кричали они. — Она хотела уничтожить тебя!»