Врата. За синим горизонтом событий

Но вернутся ли они? Допустим, не вернутся. Допустим, этот невежественный мальчишка повернет не тот рычажок. Или у них кончится горючее. Что угодно. Короче. Допустим, они погибли. Должен ли он терпеливо дожидаться, пока не погибнет сам? И какую пользу принесет человечеству его смерть здесь, когда все придется начинать заново, с новым экипажем… а главное, он сам, Черный Питер, лишится награды, лишится славы и власти, лишится самой жизни?

Или — другая мысль пришла ему в голову — еще один выход? Сама эта проклятая Пищевая фабрика, так упрямо держащаяся своего курса. А что если он найдет приборы ее управления? Узнает, как изменить курс, как привести ее на Землю не за три года и больше, а сразу, в несколько дней? Конечно, это значит обречь свою семью. А может, и нет. Может, они вернутся — если вообще вернутся — на Пищевую фабрику, где бы она ни находилась. Даже на околоземной орбите! И как чудесно это сразу решило бы все проблемы…

Он выбросил остатки пищевого пакета в туалет, добавив тем самым запасов органики. «Du bist verr"uckt, Peter! (Ты с ума сошел, Пейтер, нем. — Прим. перев.)» — выругался он про себя. Нельзя не заметить слабого места в этой мечте: он всеми способами искал приборы управления Пищевой фабрики и не нашел.

Звуки принтера, похожие на шум, с которым жарится свинина, прервали его мысли. Он вытащил из машины листок и некоторое время рассматривал его. Так много работы! Не меньше двадцати часов! И дело не только во времени, много тяжелой физической работы. Придется выходить в космос, отсоединять трубы, которые крепили добавочные двигатели, принести их на корабль. Потом размягчать их, чтобы превратить в спираль. И все это для простого конденсатора перегонного аппарата. Он почувствовал, что его начинает трясти…

Он с трудом успел добежать до туалета. «Вера! — прохрипел он. — Мне нужно лекарство!»

— Конечно… мистер Хертер. Да. В медицинской сумке вы найдете таблетки, с надписью…

— Тупоголовая! Медицинская сумка черт знает как далеко!

— О, да… мистер Хертер. Одну минутку. Да, я запрограммировала изготовление соответствующих медикаментов для вас. Для изготовления потребуется примерно двадцать минут.

— За двадцать минут я могу умереть, — проворчал он. Но сделать он ничего не мог, поэтому просто сидел и ждал, напряжение непрерывно возрастало. Болезнь, голод, одиночество, переутомление, негодование, страх. Гнев! Вот во что в конечном счете все сплавилось. Гнев. Множество векторов. И один общий. К тому времени как появились изготовленные Верой таблетки, гнев поглотил все остальные чувства. Пейтер жадно проглотил таблетки и вернулся в свой угол, чтобы посмотреть, что из этого выйдет.

Как будто таблетки подействовали. Он лежал, чувствуя, как стихает жжение в желудке. Ощутил непреодолимую сонливость.

Проснувшись, он почувствовал себя лучше. Умылся, вычистил зубы, расчесал редеющие светлые волосы и только тогда заметил рождественское дерево требовательных огней на консоли Веры. На экране ярко-красными буквами было написано:

ПРОШУ НЕМЕДЛЕННОГО РАЗРЕШЕНИЯ ВЕРНУТЬСЯ К НОРМАЛЬНОМУ СОСТОЯНИЮ

Он про себя усмехнулся. Он забыл отменить свой приказ об отмене всех функций. Приказал компьютеру вернуться к исполнению своих функций, тут же послышались звонки, вспыхнули сигнальные огни, из принтера потекли документы и раздался голос. Голос его старшей дочери, записанный Верой: «Привет, папа! Прости, что мы не можем с тобой поговорить сейчас. Мы благополучно прибыли. Сейчас отправляемся на разведку. Поговорим позже».

Пейтер Хертер любил свою семью, известие о ее благополучном прибытии заполнило его сердце и поддерживало его — в течение нескольких часов. Почти два дня. Но радость не живет в соседстве с раздражением и беспокойством. Он разговаривал с Ларви — дважды: не более чем по тридцать секунд каждый раз. С большим временем передачи Вера просто не справлялась. Ей доставалось больше, чем Пейтеру; она была лишена многого необходимого, вела одновременно разговоры с Землей и Небом хичи, отбирала среди приказов те, которые нужно передать в первую очередь. Единственная линия связи между фабрикой и Небом хичи не выдерживала напряжения, и простая болтовня отца с дочерью была недопустима.