Врата в рай

Я, как пьяный, сполз с кровати и упал перед ней на колени, измученный, точно после марафонского забега. Мышцы болели от невыносимого напряжения, и все же мне так хотелось обнять ее, что пришлось прижаться лбом к полу. У меня больше не осталось сил: чувство к ней окончательно вымотало меня.

Я наклонился и поцеловал ее сапог, а потом обнял ее левую лодыжку и потерся о нее лбом. Мне теперь было на все наплевать, ничего не волновало. Для меня существовала только она, во всех ипостасях. И меть ее, бояться ее, быть выпоротым ею, просто стоять рядом.

— Нет, — отрезала она, и я, убрав руку, снова поцеловал сапог.

Боль сменилась желанием, и так до бесконечности.

— Ну что, хорошая порка? — поинтересовалась она.

— Да, Лиза, — ответил я с неожиданным для себя тихим смешком, а сам подумал: «Если бы только знала…» — Очень хорошая, — «…что я просто готов тебя съесть. Что я… что?»

— Тебя когда-нибудь пороли лучше? — спросила она, слегка подтолкнув меня хлыстом.

Перед глазами все расплывалось, но, сосредоточившись, я отчетливо увидел ее взмокшее от напряжения лицо, дрожащие губы, покрытые красной помадой, и невинные глаза, в которых светилось любопытство. Точно такое же выражение лица было у Мартина: всегда удивленное и ищущее.

— Я, кажется, задала тебе вопрос. Тебя когда-нибудь пороли лучше? — настаивала на своем она. — Я хочу знать.

— Дольше и громче, — ответил я с иронической улыбкой. — И сильнее, но не лучше, Лиза.

Она наклонилась и поцеловала меня влажными губами. Еще немножко — и я не выдержу. Меня еще в жизни никто так не целовал. Я попробовал подняться. Я должен ее обнять, прижать к себе. Но она снова отстранилась, а я так и остался стоять на коленях, ощущая приятное покалывание во всем теле. Меня била дрожь, губы странно онемели.

— Я могу снять с тебя кожу живьем, — сказала она. — Но вовсе не собираюсь этого делать. Просто хочу тебя чуть-чуть разогреть. Ты мне сегодня еще понадобишься.

Я испуганно на нее посмотрел, опасаясь, что она снова прикажет опустить глаза.

— Позволь мне… — прошептал я. — Позволь твоему… позволь твоему рабу задать один маленький вопрос.

— Хорошо, — ответила она, смерив меня холодным взглядом.

— Лиза, разреши поцеловать тебя. Только один поцелуй.

Она задумчиво на меня посмотрела, а потом все же нагнулась, и я обнял ее, снова почувствовав ее тепло, ее силу — одновременно жестокую и нежную. Во мне все же проснулся зверь, который хотел ее. Хотел — и больше ничего.

— Нам пора, Эллиот, — строго сказала она, нехотя высвобождаясь из моих объятий.

Я смиренно склонил голову.

— Пора дать тебе настоящий урок послушания и научить тебя хорошим манерам, — произнесла она с сомнением в голосе. — Встань!

— Да, Лиза.

— Руки за спину. Быстро!

Я повиновался, хотя в голове зазвенели тревожные голоса: «Сейчас случится что-то плохое, но, может быть, именно сейчас для меня все и начнется». Но я тут же себя остановил: «Ты принадлежишь ей. Не думай ни о чем другом!» Я представил нас обоих, корчащихся в агонии любви, вспомнил о том, как страстно желал ее, умирал за нее, когда она порола меня, и это было не наказание, а средоточие всего, имя которому — желание. Хотя и не совсем так.

Она обошла меня кругом, и я немедленно напрягся. Выглядела она просто роскошно. В сапогах на высоком каблуке, в обтягивающей сильную спину лайке и в короткой кожаной юбке, подчеркивающей изящество аккуратной попки и узких бедер.

Она игриво ущипнула меня за щеку.

— Ты так мило краснеешь, — произнесла она с искренней улыбкой. — И отметины смотрятся на тебе вполне неплохо. Они вовсе тебя не уродуют. Теперь ты выглядишь именно так, как должен.

У меня вдруг возникло какое-то смутное чувство, которое французы называют frisson[2]. Я заглянул в ее глаза, но больше уже не осмелился просить о поцелуе. Она наверняка мне отказала бы.

— Смотреть вниз, Голубые Глазки! — скомандовала она, на сей раз без обычного недовольства в голосе. — Я не буду затыкать тебе рот. Он слишком красив для этого. Но еще одна оплошность, я хочу сказать, еще одна выходка в духе прежнего Эллиота, которого я увидела сегодня днем, — и я тебя выпорю и свяжу. Все понял? И я буду очень тобой недовольна. Это тебе о чем-нибудь говорит?

— Да, мэм, — ответил я с горьковато-сладкой улыбкой.

Она рассмеялась своим обычным смехом и снова поцеловала меня в щеку. А я поднял на нее глаза, и во взгляде моем было нечто большее, чем улыбка. Я словно осторожно заигрывал с ней. «Поцелуй меня еще раз». Она не стала.

— А теперь шагай впереди меня, — сказала она. — А будешь умничать, я быстро заткну тебе рот и поставлю на колени. Все понял?

— Да, мэм.

14. Эллиот. Спортивная аркада

Я чувствовал себя до чертиков неуютно, снова оказавшись в Клубе после роскошного кокона ее спальни. Мерцание многочисленных фонарей, гул толпы в саду — все это пробудило во мне глубокий, первобытный страх.