Врата судьбы

– Где черт возьми, тебя носило, Таппенс? – потребовал ответа муж, вернувшись в дом на следующий день.

– Как раз перед твоим приходом я была в подвале, – ответила женщина.

– Это я вижу, – заметил Томми. – Очень хорошо вижу. Ты знаешь, что твои волосы все в паутине?

– В этом нет ничего удивительного. В подвале полно паутины. Больше там ничего не оказалось, – сказала Таппенс. – Если не считать нескольких флаконов лавровишневой воды[41].

– Лавровишневой воды? – переспросил Томми. – Это интересно.

– Правда? А ее что, пьют? По-моему, это вряд ли.

– Нет, – ответил Томми. – Ее не пьют. Люди мажут ей волосы. Мужчины, а не женщины.

– Думаю, что ты прав, – согласилась Таппенс. – Помню, мой дядя… да, я помню, как он пользовался лавровишневой водой. Обычно ее привозил ему его друг из Америки.

– Да неужели? Очень интересно.

– Мне это совсем не кажется интересным, – ответила Таппенс. – И нам это никак не поможет. То есть я хочу сказать, что во флаконе с лавровишневой водой ничего не спрячешь.

– Ах вот, значит, чем ты занималась, – поисками.

– Надо же было с чего-то начинать, – пояснила Таппенс. – Если то, что твой приятель сказал тебе, – правда, в доме действительно может быть что-то спрятано, хотя представить себе, что или где, довольно затруднительно, потому что когда ты выезжаешь из дома или умираешь в нем, его после тебя чистят. Понятно? Я хочу сказать, что любой, кто унаследует этот дом, вынесет и продаст всю мебель, а если что-то оставит, то это продадут уже следующие жильцы. Поэтому все, что есть сейчас в доме, принадлежит максимум предпоследним его жильцам. И ни в коем случае не более ранним.

– Тогда почему кто-то хотел нанести тебе рану и заставить нас выехать из этого дома? Если, как ты говоришь, здесь нет ничего, что мы могли бы найти?

– Это твоя идея, – заявила Таппенс. – И она необязательно правильная. В любом случае, сегодняшний день не потерян полностью. Кое-что я все-таки нашла.

– Что-то, связанное с Мэри Джордан?

– Не совсем. Как я уже сказала, на подвал надежды мало. Там лежит какое-то старье, связанное, на мой взгляд, с фотографированием. Знаешь, лампы для проявки или чем там они пользовались в старые времена, с красным стеклом, и эти флаконы с лавровишневой водой. Но ни одна из плит на полу не выглядела так, что ее можно приподнять и что-то отыскать под ней. Несколько полуразвалившихся чемоданов, несколько жестяных емкостей, но в них уже ничего нельзя спрятать. Если до них дотронуться, то они просто превратятся в пыль. Так что – полная неудача.

– Мне очень жаль, – сказал Томми. – Никакого удовлетворения.

– Зато некоторые другие вещи оказались интересными. А сейчас я, пожалуй, пройду наверх и избавлюсь от этой чертовой паутины. С ней я совершенно не могу говорить.

– Думаю, что ты права, – сказал Томми. – Уверен, что, покончив с ней, ты будешь выглядеть гораздо лучше.

– Если ты хочешь, чтобы мы с тобой были настоящей любящей супружеской парой, – сказала Таппенс, – то, глядя на меня, ты всегда должен думать о том, что твоя жена – настоящая красавица, несмотря на возраст.

– Таппенс, моя дорогая, – заявил Томми, – для меня ты всегда самая красивая. А сейчас у тебя с левого уха свешивается комок паутины, который делает тебя вообще неотразимой. Как локон императрицы Евгении[42], с которым ее иногда изображают в кино. Знаешь, тот, что спускается до середины ее шеи. А в твоем, кажется, есть еще и паук.

– Вот это мне совсем не нравится! – воскликнула Таппенс.

Рукой она смахнула паутину, после этого поднялась наверх и присоединилась к Томми позже. Ее ожидал бокал, на который она посмотрела с сомнением.

– Ты же не налил мне лавровишневую воду, а?

– Нет. Мне самому тоже почему-то не хочется ее пить.

– Ну что ж, – сказала Таппенс, – тогда позволь мне продолжить…

– Ну конечно. Ты это и так сделаешь, но хочется думать, что это я подвиг тебя на сие повествование.

– Так вот, тогда я сказала себе: «Где бы я спрятала здесь вещи, которые никто не должен найти?»

– Что ж, – заметил Томми, – очень логично.

– И тогда я стала мысленно перебирать места, подходящие для этого. Первое, что пришло мне в голову, были внутренности Матильды.

– Прости, не понял.

– Внутренности Матильды. Игрушечной лошади. Я же тебе о ней рассказывала. Она из Америки.

– Здесь действительно много вещей из Америки, – заметил Томми. – Лавровишневая вода ведь тоже оттуда.

– Так вот, старина Исаак рассказал мне, что у лошади есть дыра в животе – так это и оказалось, и она была полна странными обрывками бумаги. Но ничего интересного. Хотя это именно то место, где можно было бы легко спрятать что угодно.

– Согласен.

– Ну и, конечно, Любимая. Я еще раз ее осмотрела. У нее достаточно старое сиденье, покрытое выцветшей материей, но под ним тоже ничего не оказалось. Чьих-либо личных вещей тоже не наблюдалось. Поэтому я опять задумалась. Ведь у нас еще оставались книжные полки и книги. А люди иногда что-то прячут в книгах. А ведь мы еще не кончили разбирать книги в комнате наверху, правильно?

– А я думал, что мы закончили, – с надеждой в голосе сказал Томми.