Возвышение Коли Ноликова

Яша соловьем невидимым хотел в окно влететь, жуком предостеречь, собаки лаем разбудить, вором ночным напугать переполошить, но язык безвоздушно туда-сюда болтается, рот раскрыт — далеко Пузиум и близко, здесь и там, по себе сам.

И на другой день под вечер. Ему ведь не сообщили. А он идет себе по лестнице той железной. Букет несет. Вокруг и так всё цветет, а он по пути редкого цвета сирени наломал и несёт. Встречают его две другие сестры, а Нади нет. Те говорят:

— А у нас беда случилась, Яша.

Он сразу и понял. А в доме она сидела, одна в комнате, с налитыми кровью глазами, вокруг глаз всё распухло и было не то бордовым, не то синим.

— Я вот что сделала, — она сказала, тускло как-то, и вроде смеясь. А потом добавила:

— Я ничего уже не соображаю.

Сёстры кудах-кудах, родители к двум разным докторам пошли спрашивать, что делать, а саму Надю еще утром в поликлинику водили. В большой комнате на серванте возле стеклянного барана коробочка "Лоботомия" лежала, рядом бумажка руководства. Яша всё это взял в комнату к Наде, там на кровать подсел. Надя сидит и вперед глядит, головой качает. Яша за руку ее, будто чужую. Спросил:

— Ты всё помнишь? Меня помнишь? Кто я?

Помнит. Считать-читать умеет. А как голову к нему повернула с зенками надутыми — встал и ушел. Коробочку с собой прихватил.

Несколько дней подряд Балагуров посещал Клубничкиных. Надя выходила к нему в гостиную, что-то говорила. Сеструхи-кудахи даже сказали:

— Она у нас умница. Она теперь даже с нами платья все перемеряла. То не хотела, всё в одном ходила. А теперь прихорашивается.

— Ничего, мы к лету ей новое платье справим! — сказал папа Нади. А та рот открыла и заулыбалась. Потом, как-то Яша и Надя были одни, Яша говорил ей:

— Сначала я поставлю себя в равные с тобой условия, только так. Потом мы начнем восполнять всё. Наши умственные способности. Будем развиваться, читать энциклопедии, справочники. Мы-то остались прежними, ты осталась прежней, и я тоже останусь. Всё станет как было.

7

Как Яша предлагал Наде руку и сердце.

Здравствуй, осень! В день, когда деревья горели золотым листом под пасмурным небом, Яша пришел просить руку Наденьки. Принес ей в подарок пачку соли. Прошел на кухню, поставил на стол, говорит:

— Дай-ка хлебца.

Надя кладет перед ним буханку, нож. Яша отрезал ломоть, посолил:

— На-ка!

Наденька попробовала, глаза заиграли, обрадовалась:

— Ммм… Соленый!

Балагуров огляделся, подумал.

— А дай-ка теперь огурчик.

Появился огурчик. Яша его — вдоль на две половинки, просыпал солью, потёр одна об другую, протягивает Наде:

— Теперь пробуй.

Откусила.

— Ты знаешь, совсем другой вкус!

— Соль! — Яша показал на пачку, будто представляя друга, рубаху-парня, умельца народного. Рубанком терем выстроит, клад со дна морского достанет. Наденька взяла ту пачку, начала читать.

— О, из Одессы!

— Ну! — дескать, другую и не держим.

Закружило Яшу Якова, Якова Яшу в Пузиуме, истончаться стало, рваться едким кружевом. И закувыркался Яков Андреевич в воздухе прямо у проходной хлебзавода номер четыре. А потом на асфальт ладонями ляпнулся да коленями стукнулся. Ох и больно!

Встал и отправился домой. Про зонт забыл. Скорее бы до аптечки, помазать ранки зеленкой!

Глава 4, Столичное житьё-бытьё

1

Пока Яков Андреевич на хлебзавод ходил, Коля отправился на Аблакатскую, в издательство к Бурлюку. Улица Аблакатская — прямая и светлая. По середине ее два ряда серебристых тополей и аллея со скамейками. На Аблакатской дома стоят каменные, на три-четыре этажа, украшенные разными лепными финтифлюшками. Иногда можно видеть голых скульптур, поддерживающих то карнизы, то балконы. И гипсовые виноградные гроздья.

Подойдя к дому нумер четырнадцать, Коля посмотрел наверх — высоко. Толкнул громадную дверь, она сопротивилась мощной пружиной. Коля еще больше помрачнел — даже пружина против него, а что говорить о Бурлюке? Зачем Коля вообще сюда пришел?

— Как пройти в издательство "Кормчий"? — спросил он у бабушки, читавшей газету в стеклянной загородке у входа.

— На третий этаж, а там направо дверь, — ответила она и, поправив на носу очки, вернулась к своему занятию. Коля поднялся, считая глазами ступени. Постучал в дверь с табличкой "Кормчий".

— Войдите! — раздался плоский голос без возраста. Коля отворил дверь и приготовился зажмуриться от сияния, которое должен был излучать Бурлюк, но вместо этого увидел маленького человека, сидящего за большим столом в просторной комнате, где вполне можно пускать бумажные самолетики. На стене позади Бурлюка висела в серебристой рамке фотография, под стеклом — между карамельными стволами вековых сосен летит огромный ворон.

— Здравствуйте, — сказал Коля.

— Здравствуйте, — ответил Бурлюк.

— Здравствуйте, — снова сказал Коля.

— Я Матвей Иванович, что вам нужно? — Бурлюк положил руки на стол и сцепил пальцы.

— Я Николай Ноликов. Вам Запечный обо мне писал. Я тогда еще отослал вам бандероль. Год назад. Вы помните?

Бурлюк нахмурил совиные брови и стал вовсе похож на какого-то филина. Только копна волос и спасала от полного сходства. Коля переступил с ноги на ногу.