Возвращение в Пустов

Шумера слегка повело вбок. Он приостановился на секунду, будто подвергшийся неумелой атаке гоплит, мазнул взглядом по сведенным от любопытства морщинистым лицам, вздохнул:

— Да.

И пошел дальше.

Столько лет, думалось ему. Они ведь жили здесь. Почему не выйти хотя бы пять, хотя бы десять лет назад. Почему бы не уделять своему маленькому двору раз в неделю всего десять минут в день? Сложно? Сидят. Сидеть не сложно, взять целлофановый пакет сложно. Были же субботники, воскресники, дни чистоты. Никому не нужно оказалось, так что ли? А теперь смотрят, ахают. Как вот с вами быть? Как быть со всеми вами?

Впрочем, метров двадцать пройдя внаклонку, Шумер смягчился.

Простая, монотонная работа почему-то всегда делала его спокойней, подталкивая к неторопливой созерцательности. В мешок отправлялись осколки стекла, пробки и язычки от бутылок, обрывки фольги, гвозди, автобусные билеты, мятые рекламные листки, раскисший спичечный коробок, сломанная аудиокассета, магнитная лента из нее, куски резины, грязный пластиковый поплавок, карандаш, несколько разнокалиберных гаек.

Это я виноват, думал Шумер, отбрасывая к забору камешки. Я не смог, не научил, не показал пример. Сейчас показываю. Пусть смотрят. Жалко, что это все элементарные вещи, до которых с возрастом, пожалуй, можно дойти и самому. Но ничего. Сначала нас будет мало. Сначала буду я, будут Петр и Людочка. Скоро, возможно, останусь я один. Думаю, это очевидно. Но ничего, ничего.

Разве учить человечество чему-то новому — легкий путь? Разве менять в человеке то, к чему он привык, и что не правильно, не требует терпения и кропотливого труда? Вот я, вот труд, внутри меня — целый океан терпения.

Шумер подобрал шприц и сунул его в мешок. Туда же отправились мятая пивная банка, целая стеклянная бутылка и обрывок пластиковой ленты.

Постепенно он ушел за второй и за третий дом в направлении лесозавода. Мусора было много. Мешок наполнился, и Шумер, связав его горловину, отставил его к щелястому забору. Вздохнул, достал следующий мешок и с пустого пространства перед лесозаводом перешел на противоположную сторону насыпи.

Что я не использовал? — спросил он себя.

Все, что можно. Все, о чем рассказал Веронике Михайловне, я испробовал. Я пытался увлечь людей чудом, я пытался учить их, как человек, через которого с ними говорит Бог, но они быстро забыли или отринули мои слова. Я приходил к ним с верными помощниками, но через какое-то время даже помощники отказывались от меня. Я пытался брать их количеством, десантом в четыреста с лишним человек — люди уходили, как в песок, пропадали, растворялись, менялись, забывая самих же себя и данные себе обещания.

Обещания мне, ладно, не в счет.

Я никогда не признаюсь Бугримову, но четвертое возвращение было возвращением под знаком слабости и отчаяния. У меня не было ни плана, ни сил что-либо изменить. Я успокаивал себя тем, что ищу слабые места. И нашел.

Свое слабое место.

Почему я вернулся снова? На этот вопрос как раз очень легко ответить. Я должен. Я не перестану. Просто теперь я окончательно утвердился в том, что человечество не готово пока меняться. Не готово. Можно даже большими буквами. Плакатно. Инверсионным следом в небе.

Не готово.

Шумер кивнул и, присев, выбрал из земли осколки стекла. Вынимая особо каверзный осколок, он порезал пальцы и несколько секунд кропил насыпь кровью. Потом рана затянулась. Шумер не обратил на это внимания. Он подобрал и бросил в мешок картонную упаковку сока, за ней — обрывок ткани, видимо, от перчатки или шарфа, а следом — пуговицу и резиновую подошву.

Да, подумалось ему, это горькое понимание.

Люди не готовы ни помогать друг другу, ни думать о друг друге, ни делать добро в промышленных масштабах. Это, в сущности, нормально. Они не делали этого никогда. Во всяком случае, на его памяти. А когда ты понимаешь, что любые твои действия имеют только отдаленную перспективу, ты, как ни странно, успокаиваешься и начинаешь мыслить трезво.

Пусть человечество не готово. Это не страшно. Это рабочий материал. Значит, что? Я подготовлю его. Медленно, терпеливо, без прямого вмешательства. Как?

А как простой человек.

Шумер улыбнулся и собрал в мешок целый выводок пластиковых стаканчиков и черенок от алюминиевой ложки. И не стоит полагать, будто простой человек совершенно ни на что не влияет. Смешно. С него все и начинается.

Просто я буду делать то, что будет постепенно, исподволь менять их мысли, приоритеты, жизнь. Например, убирать мусор. Носить воду. Колоть дрова. Хорошие, бескорыстные поступки у всех на виду. Чем плохо?

Если бы это шло от меня как от мессии или уникума, мальчика-гипнотизера, пророка, то люди невольно стали бы отделять меня от себя. Кто они? Обычные обыватели, жители, городское население. Куда им за мессией гнаться? Мессия еще слов нагородит, пойми потом, что кому и в каком смысле. Там свои, мессианские, тараканы.

Кроме того, мессия может себе позволить жить так, как, собственно, и призывает. Ему положено. И вообще, в его силах. Другим, чтобы так жить, извините, никаких здоровья и терпения не хватит.