Возвращение в Пустов

В детстве все было по-другому. Ярче. Чище. Чудесней. Честней. Даже без божественной силы. Впасть что ли в детство?

— Здравствуйте, — сказал Шумер старушке, наконец добравшейся до помоста.

— А ты чего? — остановилась та, подозрительно сморщив лицо. — Никак деньги собираешь за воду? Так я сейчас мигом позвоню, куда следует.

Шумер улыбнулся.

— Я вам помочь хочу.

— Чего? Воды я и сама налью, будто мне кнопку не нажать!

Старушка воинственно поднялась на помост.

— Ну-ка, брысь!

Шумер посторонился.

— Я бы мог поднести. До дома.

Старушка поставила большой бидончик под трубу и покосилась на Шумера. В глазах ее читалось: прохвост!

— Вроде трезвый, а деньгу клянчишь.

— Я бесплатно, — сказал Шумер.

— Ага, видали таких!

Старушка потянулась к пульту.

— Постойте, — Шумер за ручку приподнял бидон к трубе. — Струей же собьет.

— Раньше крючок был, так обломали, — пожаловалась старушка. — А денег у меня нет, напрасно подлизываешься.

Она нажала кнопку. За стенкой загудел насос, вода жахнула в бидон, как из пушки, наполнив его в одну секунду.

— Второй! — попросил Шумер.

Вода перелилась, растекаясь влажным пятном по доскам.

— Ох ти ж.

Старушка помялась, но подала малый бидончик. Шумер наполнил и его.

— Выключайте.

Щелкнула кнопка. Насос заглох. Сделалось тихо. Старушка посмотрела на стоящего в луже неожиданного доброхота.

— Зачем полный налил?

— Я отнесу, — сказал Шумер.

— Это с чего?

— Мне не трудно.

— Тогда иди, — старушка, пропуская Шумера, отступила к стене.

За домами прогудел, простучал по рельсам короткий состав. Зажглось несколько окон. Шумер спустился, стараясь не расплескать. В мокрых ботинках чавкало.

— Прямо, — сказала старушка.

— Я понял.

Бидончики казались невесомыми.

— У вас много кому вода нужна? — спросил Шумер.

— А, так ты оптовик! — догадалась старушка и скомандовала: — Теперь налево. И почем у вас обслуживание?

Шумер повернул, уходя от насыпи в сторону железнодорожной ветки. Песок облепил штанины. Проплыл мимо сарай из серых от времени досок. За сетчатыми дверцами под навесами прятались поленницы и велосипеды. Все выглядело обветшалым, ржавым, потерянным. Под навесы, наверное, хозяева не заглядывали годами. Возможно, и сами хозяев уже в живых не было.

— Я не оптовик, — сказал Шумер. — Вчера я наносил воды жильцам в доме через дорогу, сегодня могу вам.

— Во второй подъезд, — направила его старушка к низкому, давно не штукатуренному домику. — Так ты что, грехи так замаливаешь?

— Почему сразу — грехи?

Старушка скептически чмокнула губами.

— Милый мой! Сколько лет живу, а впервые вижу, чтобы по своей воле кто-то кому-то добро делал. Стой.

Шумер выставил на предподъездную скамейку оба бидона.

— А я делаю.

— Дурной что ли?

— Кто-то же должен.

— Давай-ка присядем, — сказала старушка, запахивая длиннополый плащик и устраиваясь рядом с бидонами, — устала я за тобой гнаться, употела, так ножищами и отмахиваешь. Думаю, сейчас прибавит и скроется, только мою посуду и видели. Садись.

Она похлопала по крашеным доскам скамейки. Шумер улыбнулся и сел. Старушка просунула ему руку под локоть и, как школьница, поболтала ногами в воздухе. На ногах были яркие желтые носки и сандалии.

— Я вот, знаешь, что думаю? Люди в такое добро, как ты его представляешь, давно уже не верят, и, по совести, правильно не верят. Оно только вред несет. И тебе, и тому, кому ты свою помощь предлагаешь.

— И вам? — спросил Шумер.

— И мне. Я разве особенная? Ты слушай, — старушка поддернула его за плечо, чтобы он ниже, как ей было удобнее, пригнул голову. — Во всякой такой вещи, как доброта, основное что?

— Желание?

— Нет.

— Возможность?

— О, господи. Действительно, невелик умом. — Старушка пожевала губами, раздумывая, видимо, стоит ли открывать сидящему рядом с ней балбесу опыт своей жизни. — Ладно, — сказала она, — сделаю тебе доброе дело, за которое потом буду расплачиваться. Запомни: самое главное в доброте — необходимость.

Шумер улыбнулся.

— Я думал об этом.

— Так подумай еще раз. Добро нужно делать только тому, кто в нем нуждается и кто просит тебя о помощи. Иначе это не добро, а потакание собственной гордыне.

— Вот как? Жестко.

— Я, милок, по другому не умею.

— А человек разве может оценить, нужна ли ему помощь?

— Всегда.

Старушка была безапелляционна. Глаза ясные, рот сомкнулся — иное слово клещами не вытащишь. Шумеру стало забавно. Уж не Бугримов ли под старушку представился?

— Значит, и вам…

— Я тебя просила?

— Нет.

— Вот и слушай дальше. Когда ты человеку помогаешь, ты делаешь его не способным справиться с бедой самостоятельно. Твое великодушие становится оправданием его лени, рассеянности, беспутства, глупости. И скоро оба вы становитесь зависимы друг от друга. Ты, помогая ему, тешишь чувство собственного величия и благости. А тот, кому ты помогаешь, упивается своей ничтожностью, лишь бы на него и дальше добро, как манна, сыпалось из твоих рук. Бог же именно потому посылает нам испытания, чтобы мы смогли сами преодолеть их. Нет испытаний непреодолимых…

— Есть люди слабые.

Старушка кивнула.

— Вот слабые тебя и попросят. Тогда и помогай.