Возвращение в Пустов

Шумер улыбнулся.

— Вот как ты раньше жила.

Людочка откинула Шумерову ладонь.

— А я может раньше хорошо жила!

— И нравилось?

— Не знаю. Если вот подумать…

— Подумай.

— Прекрати! Я не тупая!

— Извини, — Шумер мягко повернул к себе обидевшуюся девушку. — Мне бы действительно хотелось понять, что для тебя значит хорошая жизнь.

Людочка прищурилась, через плечо разглядывая его открытое лицо. Неискренности, подвоха в нем было не найти.

— Ты только не смейся, да?

Шумер кивнул.

— Раньше я думала, — сказала Людочка, — что хорошая жизнь — это где-то на берегу океана. Как в фильмах. Шезлонг, столик, коктейль, зонт, волны шумят, но не так, чтобы — бум! бум-м! — с грохотом, а ласково, и ты лежишь, нежишься, и все. Нет, еще на горизонте лайнер такой, белый, как мечта. Вот.

Она вздохнула.

— Ты не смотри, я много где была, ну, из тех мест, куда все катаются… И на Мальдивах была, и в Доминикане. На Мальдивы один парень возил, давно, а по другим местам так, где за компанию, где за эскорт…

— И что там? — спросил Шумер. — Так, как хотелось?

— Сначала кайфово, особенно если знакомых много, можно тусить круглые сутки напролет, я один раз на танцполе отожгла, прикинь, до пяти утра танцевала, там коктейли хитрые, с энергетиками, скачешь, как заведенный…

— Весело?

— Ага. Только потом все равно скучно.

— Я — еще скучнее, — сказал Шумер.

Людочка ткнулась губами ему в щеку.

— Не-а. Знаешь, почему?

— Скажи.

— Я раньше тоже мучилась, почему все приедается. Даже Мальдивы, прикинь. Хотя там и пойти некуда, но потом дуреешь от этого солнца, от этой воды, пальм, домики все несерьезные, как из мультика про трех поросят. Один раз меня даже стошнило от этого пейзажа, ну просто вывернуло прямо в океан, и я до ночи вообще из бунгало не выходила. Правда, тем вечером я, возможно, перебрала. Ну, предыдущим. Там просто вообще делать нечего, вот и клюкаешь помаленьку. То есть, кажется, что помаленьку… Я про что?

— По скучно и не скучно, — напомнил Шумер.

— Ах, да, ну, вот…

Людочка сделала паузу, когда Галина крикнула Виталику, чтобы он перелил воду из ведра в умывальник — дети хотят умыться. Петр в кухне сел на своем импровизированном спальнике, удивляясь незнакомому месту и самому себе в нем.

— А потом мне, — продолжила Людочка, — один парень из Германии, он русский, но как бы немец, у него предки в Россию из Германии еще вроде бы при Екатерине переехали, только я не помню, при Великой или Второй, а он с родителями, значит, обратно… Но — не важно. Он мне сказал, что все в жизни повторяется, потому что она состоит из повторяющихся моментов, и что она вся разбита на циклы, а циклы — на эпизоды. Они как бы все разные, но по сути ничем друг от друга не отличаются. Повторяются, ага. Поэтому и скучно. Он сказал, что драматургия жизни подразумевает только один способ не залипать в эти циклы. Знаешь, какой?

Она хитро посмотрела на Шумера. Ей хотелось, чтобы он выдвинул свою версию. Ответ, впрочем, читался.

— Наверное, создавать собственные циклы, — улыбнулся Шумер.

— Люблю твою улыбку, Сереж, — сказала Людочка, — но нет. Чтобы каждый день не казался повторением вчерашнего, парень сказал, что нужна глобальная цель, к которой нужно стремиться всей душой. Лучше — недостижимая. То есть, достижимая, но отдаленная. Сечешь?

Шумер кивнул.

— Это сильно. И какая у тебя цель?

— До нее еще далеко, — сказала Людочка. — Но, знаешь, я вот в это поверила, и мне совсем не скучно. Нисколечки. Жизнь стала, как полет.

— То есть, я — не твоя цель? — спросил Шумер.

Ответить Людочке не дал осторожный стук в дверь.

— Можно?

Петр одним глазом заглянул в щель.

— Можно, — сказал Шумер.

— Воркуете?

Петр со свернутой постелью втиснулся в комнатку, сделав ее крохотной и тесной. Он повернулся, стукнувшись о комод, видимо, выбирая, куда положить принесенные полушубок и отцовское пальто, затем шагнул к стулу у окна и свалил их там.

— Ой, вы с поезда! — узнала его Людочка.

— Петр, — подал руку Петр.

— Очень приятно.

— Ночью холодно, — сказал Петр, повернув голову. — А у вас тут, смотрю, гамак.

— Сережа на нем спал, — сказала Людочка, прижимаясь к Шумеру.

— Это понятно.

Людочка, видимо, посчитала комментарий оскорбительным.

— Сережа просто особенный.

Шумер видел, что Петр с трудом сдерживает ухмылку.

— Я согласен, не возражаю. Но ему есть, куда стремиться. Мы с ним поспорили вчера насчет доброты в людях, так он просто и чрезвычайно добр.

Людочка нахмурилась.

— Не понимаю вас.

— А-а, — махнул рукой Петр, — не обращайте… — Он посмотрел на Шумера. — Здесь вымыться можно?

— Умывальник на кухне, — сказала Людочка.

— И все?

— Еще есть баня, но она работает с полудня, — сказал Шумер. — По вторникам, четвергам и пятницам.

— Вот это и надо менять! — недовольно сказал Петр. — Люди меняются, когда видят, что что-то меняется ради них. Многого ведь не нужно. О, — он подхватил полотенце с олимпийскими кольцами, — я возьму?

— Конечно, — улыбнулся Шумер. — Сейчас ты стал добрее?

— В смысле?

— Ну, ты получил что-то, что сделало твою жизнь лучше. Разве ты и сам сейчас не должен сделаться лучше?

— Вы про полотенце, что ли?

— Конечно.

Петр поднялся.