— Да, та из земель запада, что ушла под воду... и черная волна, что поглотила зеленые земли и холмы и хлынула дальше, тьма, от которой нет спасения. Мне это часто снится.
— Значит, по-вашему, идет Тьма? — спросила Эовин. — Тьма, От Которой Нет Спасения? — И девушка вдруг прижалась к нему.
— Нет, — ответил Фарамир, глядя ей в лицо. — То было лишь видение. Я не знаю, что происходит. Рассудок подсказывает мне, что приключилась страшная беда и не за горами всеобщая погибель. Но сердце говорит – нет, и я ощущаю легкость во всем теле, и надежда и радость пришли ко мне, их не истребить никакими резонами. Эовин, Эовин, Белая Госпожа Рохана, в этот час мне не верится, что Тьма победит! — И Фарамир склонился и поцеловал Эовин в лоб.
Так стояли они на стене города, и вот поднялся сильный ветер, и стал играть их волосами, черными как вороново крыло и золотыми, сплетая и расплетая их. И Тень ушла, и засияло солнце, и воды Андуина засверкали серебром, и во всех домах Города запели от радости, невесть отчего переполнившей сердца.
И прежде чем солнце повернуло на закат, с востока прилетел большой орел. Он выкрикивал вести о воеводах Запада:
И люди во всем городе пели.
Наступили золотые дни, весна и лето встретились и пировали на полях Гондора. Быстрые всадники привезли от Кайр-Андроса вести обо всем, что случилось, и Город готовился к прибытию короля. Мерри уехал по вызову с обозом, который вез припасы в Осгилиат, а оттуда кораблем к Кайр-Андросу. Но Фарамир остался – излечившись, он принял на себя власть и обязанности наместника, хоть и ненадолго, и ему предстояло подготовить все для того, кто его сменит.
Не уехала и Эовин, хотя брат просил ее прибыть на Кормалленское поле. Фарамир дивился этому, но, занятый множеством дел, редко видел девушку. Эовин продолжала жить в Домах Исцеления и в одиночестве гуляла по саду, и лицо ее вновь побледнело, и казалось, она одна во всем городе была нездорова и печальна. Главный лекарь забеспокоился и поговорил с Фарамиром.
Тогда Фарамир пришел и отыскал девушку, и они еще раз вместе встали на стене. И он сказал: — Эовин, почему вы задержались здесь и не отправились за Кайр-Андрос, в Кормаллен, где вас ждет брат?
И она ответила: — Разве вы не знаете?
Но он сказал: — Могут быть две причины, но которая из них истинная, я не знаю.
И она вымолвила: — Я не хочу играть в загадки. Говорите яснее.
— Как угодно, благородная госпожа, — согласился Фарамир. — Вы остались оттого, что вас позвал только брат, а торжество владыки Арагорна, потомка Элендиля, вам не в радость. Или же потому, что остался я, а вы хотите быть рядом со мной. А может, верны обе причины, и вы сами не можете решить. Эовин, вы не любите меня или не хотите любить?
— Я желала любви другого, — ответила она. — Мне не нужна ничья жалость.
— Это я знаю, — сказал он. — Вы желали любви повелителя Арагорна. Ибо он был велик и могуществен, а вы жаждали славы, хотели вознестись над всеми, кто ползает по земле. Он восхищал вас, как великий военачальник восхищает новобранца. Ибо он действительно величайший из людей. Но когда он ответил вам лишь пониманием и жалостью, вы взамен не пожелали ничего, кроме доблестной смерти в битве. Посмотрите на меня, Эовин.
И Эовин посмотрела на Фарамира долгим взглядом. А Фарамир продолжал: — Не презирайте жалость – дар нежного сердца, Эовин! Но я предлагаю вам не жалость. Ибо вы дама благородная и отважная и сами заслужили немеркнущую славу, а еще вы столь прекрасны, что даже в языке эльфов не найдется слов, дабы описать вашу красоту. Я люблю вас. Прежде я жалел вас. Но теперь, даже если бы вы не знали ни печали, ни страха, даже если бы вы были счастливой королевой Гондора, я все равно любил бы вас, Эовин! Любите ли вы меня?
И тогда сердце Эовин смягчилось, а может быть, она наконец разобралась в себе. И вдруг зима в ее душе кончилась, и выглянуло солнце.