Возвращение из ада

Там, в снежной дали, где мерцали электрические огоньки, появилось что-то наподобие крутых гор. Над ними поднимался дым, вспыхивало и гасло пламя. Мы не сразу поняли, что это шахтные терриконы. Так вот куда нас гонят! Они все отчетливее вырисовывались на снежной равнине. Вот и появились вдали шахтные надстройки, копры.

Хоть бы поскорее добраться туда, может, согреемся, нас накормят. Мы безумно изголодались за эту тяжелую дорогу, обессилели, с трудом переставляли ноги. Конвоиры уже перестали подгонять нас, ругать. Поддерживая друг друга, мы с горем пополам брели по глубокому снегу, падали, поднимались и тащились дальше. А огоньки все отдалялись от нас.

Неподалеку от меня, тяжело дыша, то и дело хватаясь за сердце, плелся казанский профессор. Соседи старались его поддерживать, помочь, но сами уже падали с ног.

Немного притихли конвоиры, только не все. Некоторые все еще стали отпускать в его адрес плоские шуточки и сами же смеялись над ними.

Он был в коротком пальтишке, в помятой шляпе, повязанной полотенцем, чтобы ветер ее не сорвал, чтобы уши не замерзли, и это вызывало у некоторых конвоиров смех. Обзывали его чучелом и почему-то обращали на него больше внимание, чем на других:

— Не отставай, чучело. Нечего притворяться больным, шире шаг!

А он, бедный, широко открывал рот, как рыба, выброшенная на сушу. В тундре ему воздуха не хватало, и он ослабевшим голосом умолял солдат дать ему возможность передохнуть, разрешить посидеть на снегу, но те отшучивались, мол, на том свете уже отдохнет, нечего дурака валять.

Когда ему стало совсем невмоготу двигаться, он махнул на все рукой, остановился, зашатался и упал в снег.

Колонна остановилась. Кто-то нагнулся над больным, хотел помочь, но тут же послышался угрожающий крик старшего:

— Чего остановились! Вперед, контрики!

Он подскочил к упавшему зеку, стал его поднимать, толкнул ногой в бок:

— Подняться немедленно, хуже будет! — орал он не своим голосом.

Но тот лежал полумертвый, не в силах пошевельнуться. Тогда старшой позвал молодого солдата-конвоира, что-то шепнул на ухо, помог оттащить в сторону, а колонне приказал двигаться дальше, не оглядываться.

Мы поплелись дальше, потрясенные тем, что увидели. Можно было себе представить, как поступит солдат-автоматчик со своей жертвой, когда ему надоест стоять над ним и охранять его. Видно, прикончит и догонит колонну… В пустынной тундре нет свидетелей.

И снова потянулась наша скорбная дорога. Мы все приближались к огонькам, а они от нас отдалялись.

Незаметно вьюга стала утихать. Низко над головой стояли свинцовые облака. Мы шли и оглядывались. Что там с нашим товарищем, который остался посреди тундры с конвоиром-автоматчиком? Как его состояние здоровья? В силах ли он будет подняться и догнать нас? Что с ним будет, если он долго будет лежать на снегу без медицинской помощи?

Тревога не давала покоя. Столько человек намучился, а вот когда уже были почти у цели, его постигло такое несчастье!

— Начальник! — отозвался я, взглянув на старшого конвоя. — Там, в снегах, остался наш товарищ… Хороший человек, надо бы помочь ему.

Тот посмотрел на меня злобным оком:

— Хороший, говоришь, человек? Такой же, как ты… Ничего, не сдохнет. А сдохнет, похороним с музыкой…

— Может ведь замерзнуть… Разрешили бы, понесли бы его на руках… Жалко человека… Профессор из Казани…

— Разговорчики! Молчать! Видали мы таких профессоров! Их тыщи, чего же церемониться с ними… Других сюда пришлют. Шахты не остановим.

В колонне зеки зашумели, стали просить начальника пожалеть человека. В самом деле, пусть разрешит нести профессора до зоны. Он стал нам угрожать, мол, не нашего ума дело. Если не замолчим, нас накажут. Он тут начальник и сам знает, что делает…

И приказал двигаться быстрее, не отставать.

— Нашли кого просить. Не видишь, зверь! Кого просишь? — кто-то из зеков кинул.

Все замолкли. Напрягая последние силы, потащились дальше. Что поделаешь — бесправные все.

Колонна спустилась в бесконечную снежную долину. Над снегами торчали мелкие кустарники. Впереди показалась извилистая речка, закованная во льдах. За ней, на крутом косогоре, раскинулись приземистые бараки, занесенные снегом. Бесконечные ряды колючей проволоки, а над ними — сторожевые вышки с автоматчиками. Целый городок. Он потянулся далеко-далеко до самого горизонта.

Кажется, достигли своей цели. Добрались до нашего лагеря. Вот в тех бараках, окутанных снегами, отныне придется коротать дни и ночи. Отсюда не выбраться. Неужели придется страдать десять, пятнадцать, двадцать пять лет — всю оставшуюся жизнь? Так далеко от родного края, от дома, от родных и близких!

Было еще рано. Видно, узники еще спят после каторжного труда. Не спят на вышках солдаты-охранники, закутанные в огромные тулупы.

Колонна поползла на гору, к караульному помещению, к широким воротам. Тут и там мерцали огни фонарей. Мы устремились к воротам. Надеялись, вот-вот они раскроются и проглотят нас, мы окажемся под крышей, отогреемся, придем немного в себя. Но ворота были мертвы.