Мы уже отдалились от зоны на несколько километров в тундру. Вдали виднеется неглубокая впадина, косогоры обрамляют ее с трех сторон. Это, оказывается, знаменитый карьер. Там мы будем добывать гранит. Нужно строить теплые дома для начальников. Им нужно создать хорошие, человеческие условия — они ведь выполняют здесь, в тундре, священный долг. Охраняют отечество от врагов народа…
Оглядываем каменные глыбы, которые выступают из снега.
— Откуда, начальники, взялись в тайге такие камни?
— Это о вас, контрики, Бог позаботился, чтобы вы даром хлеб не жрали. Кто не работает — тот не жрет. Поняли?
— А что касается камня, — вмешивается снова начальник караула, — то тут его столько, что хватит вам на всю жизнь, для ваших детей и внуков.
Колонна останавливается возле впадины. Тут и там валяются каменные глыбы. Должно быть, накануне, до нашего прихода, подорвали динамитом часть горы. Нам предстоит кирками, молотами и зубилами разбить эти глыбы, аккуратно сложить в штабеля, а когда подойдут подводы — погрузить и отправить на «стройку коммунизма».
Нас разбивают на бригады, выделяют участки. Конвоиры устанавливают границу. Длинным канатом отгораживают зону работы. Там мы будем долбить камни, складывать, нагружать на подводы, сани. Выходить из зоны — смертельно. Переступишь канат-границу — попытка к бегству, получишь пулю. Конвой стреляет без предупреждения… Каждому установлена твердая норма. Не выполнишь — пеняй на себя. Будешь лишен пайки хлеба. Это расценивается как саботаж, вредительство и контрреволюция. Могут прибавить срок.
И еще мы должны запомнить: организовать социалистическое соревнование между нашими бригадами. Кто больше камня даст…
И вот мы должны приступить к «соревнованию». Но прежде всего необходимо разжечь несколько костров. Не для себя, а для конвоиров, чтобы они нас хорошо охраняли. Не могут же солдаты мерзнуть на морозе! Пусть греются у костра. Мы-то и так нагреемся. Нам костры ни к чему!
И вот мы в зоне, за канатом. Солдаты у костров. Им так удобнее. Тундра полнится тупым грохотом. Зеки вооружены тяжелыми кувалдами, долбят камень. Надрываясь, тащат его на плечах, падают с ног, с трудом движутся к саням. Скользко. Зеки падают, а конвоиры хохочут — как неловко у них это получается. Правда, очень смешно!
— Не отставай, мужики! Давай, давай! Ползете, как сонные мухи!
— Что-то не видать, чтобы вы соревновались!
— Ничего, мужики, это только первые двадцять пять лет тяжело: следующие двадцать пять будет легче!
Никто не отвечает острословам-конвоирам на их мудрые реплики. Вкалывают, обливаясь потом, выбиваясь из сил, тащат на себе глыбы, орудуют неумело, но старательно тяжелыми молотами.
Время тянется как вечность. Все сильнее дает о себе знать усталость. Очень ослабли все в дороге, измучились от холода и голода в телячьих вагонах, да еще этот пеший переход по пояс в снегу!
Короток северный день. Сгущается мрак над тундрой. Конвоиры начинают сматывать канат, снимается «граница». Снова начинаем строиться, перекличка — не спрятался ли кто в скалах, в снегу? Нет, все на месте. Мы мечтаем как-нибудь добраться к своему бараку, взобраться бы на верхний этаж нар и уснуть. Страшно измучились за эти двенадцать часов каторжного труда на жгучем морозе. Смертельно уставшие, мы строимся по четыре в ряд. Колонна бредет по тундре. Ступают молча, проклиная судьбу и все на свете. Путь в зону теперь кажется в десять раз длиннее. Скорее бы завершился этот скорбный путь, скорее бы добраться до барака, упасть где-нибудь и уснуть. Кажется, никто уже не думает о похлебке, отдохнуть бы, прилечь. Но это не так просто. Предстоит еще одна остановка у ворот, перекличка, сверка номеров…
Назавтра колонна значительно поредела. Многие не в силах были подняться на ноги. Ночью бредили в жару. Многие не смогли даже добрести до столовой, где выдают пайку хлеба, мисочку бурды. Тем, кто отморозил руки, ноги, щеки, уши, было уже не до еды. Они лежали, как мертвые, им уже ничего не нужно было, многие молили Бога избавить их от мук и дать возможность спокойно умереть…
Неподалеку от высокого забора, переплетенного колючей проволокой, возвышается ветхий барак с маленькими оконцами, над которым висит табличка с красным крестом. Это лагерная больница. Такой же барак, как и остальные, только вместо двухъярусных нар стоят тесно сдвинутые друг к другу железные койки. Этот барак тоже переполнен больными.
Сюда не просто попасть. Тут лежат доходяги и обмороженные. У входа стоит грозная охрана, чтобы не проникли посторонние.
Больных лечат свои же арестанты — настоящие врачи и санитары, объявленные врагами народа. У этих бедолаг можно узнать о состоянии здоровья приятеля, друга, попавшего сюда. Они лечат тайком высокое лагерное начальство и их семьи, ибо это настоящие специалисты, поэтому они чувствуют себя в лагере несколько свободнее остальных и могут помочь своим братьям по несчастью: получить лишнюю пайку хлеба, отправить на родину письмо, получить лекарство.