— Постой, постой, да я вполне серьезно, — добавил он. — Ну, подышите воздухом. На дворе хорошо, не то что здесь…
— Чего это вдруг такая милость, начальник? — крикнул кто-то с верхних нар. — Пожалели нас?
— Немножко лопатой поворочать. А то вижу — поотвыкали. Поупражняетесь лопаточкой, киркой, — мягче продолжал он. — Получите лишнюю миску супчика, пайку хлебца… Не помешает ведь. Правда?
Люди притихли, задумались, вопросительно уставились на надзирателя.
В самом деле, почему бы не попробовать, не подышать свежим воздухом, не размяться? Тут ведь, в этом проклятом бараке, задохнуться можно. Надо попробовать. Должно быть, снег побросать?
И нас человек двадцать направилось к выходу.
— Веди, Сусанин! Поработаем…
— Вот и молодцы… Сознательные…
В мрачном, сыром коридоре уже выстроилась целая колонна «сознательных» узников. Ждали команды.
Опять пересчитали и повели во двор. Там ждала нас горка лопат. Мы вооружились и направились по снежным сугробам в дальний угол тюремного двора, где торчали горы кирпича и возвышались толстые стены с окнами-решетками. Проворный прораб распоряжался, направляя одну группу узников в одну сторону, вторую — в другую. Он показал, куда мы должны таскать кирпич, где рыть котлован, куда перебрасывать землю…
Вдруг отозвался бывший контр-адмирал, швырнув в кучу снега лопату:
— Гей, мужики, остановитесь! Гляньте, куда нас пригнали! Это же строят новую тюрьму! Для кого — для наших потомков? Так они нас проклянут. Бросай лопаты! Не будем строить новые тюрьмы!
Мы опешили, остановились, глядя на взволнованного моряка.
— В самом деле, глядите, какие толстые стены, решетки…
— Руками узников решили тюрьму строить…
— Братья славяне, бросай лопаты! К чертовой матери с такой работой!
— Начальнички, ведите обратно в сарай! Бросай лопаты!
Невообразимый шум поднялся тут и там, и арестанты побросали в снег лопаты, кирки, носилки…
— Веди, начальник, в камеру! Сами стройте! Это ваш хлеб!
На шум примчалось несколько тюремщиков. Они еще не совсем поняли, что случилось, почему арестанты кричат, но, увидав гору лопат, беспорядочно валявшихся тут и там, растерялись.
— Та что это, бунт? — возмутился дежурный офицер. — Вы знаете, что вы за это можете получить?
— Начальник, веди обратно в камеру! — возвысил голос контр-адмирал. — Тюрьмы строить не будем… Осточертели нам ваши тюрьмы!
— Да мы вас всех в порошок сотрем! — орал дежурный простуженным голосом. — Хотите, чтобы мы вам срок накинули?
Он выхватил из планшетки блокнот, карандаш, стал что-то марать, но заметил, что это не производит на нас никакого впечатления.
— Нам не страшно, начальничек! — закричал кто-то из толпы. — Двадцать пять, пять и десять нам уже присобачили, сколько еще добавишь?
— Так мы имели в виду вашу же пользу, — немного присмирел дежурный офицер, — поработайте, и лишнюю пайку хлеба дадим…
— Да подавитесь таким хлебом! Не будем тюрьмы строить!.. Веди назад, в камеру, и кончай дурить нас, начальник…
Офицер кричал, угрожал, требовал приступить к работе, но никто из арестантов не тронулся с места. Никакие крики и угрозы ему не помогли.
Нас продержали часа два на жгучем морозе, но не смогли заставить строить тюрьму, отвели в барак. В наказание три дня не выводили на прогулку, уменьшили пайку хлеба. Похлебка стала жиже. Долго приходилось вращать ложкой, чтобы найти в мисочке кусок мерзлой картошки или листик капусты, перестали выдавать и положенные десять грамм сахара. Пришлось попробовать кипяток с солью…
Но самое страшное было то, что старая тюремная библиотекарша перестала приносить книги из скудной тюремной библиотеки. Нечего стало читать. Пропала последняя и единственная радость в жизни.
Лишь на пятый день была объявлена «амнистия». И сняли запрет. Должно быть, местное начальство решило не раздувать эпизод с «бунтом», скрыть это от высших тюремных властей. Как бы чего не вышло. В тот же день раскрылась «кормушка» и в небольшом квадратном проеме показалась сморщенная физиономия тюремной библиотекарши. Она, оказывается, привезла на небольшой тачке кучку зачитанных до дыр, потрепанных книг, и мы двинули туда.
У дверей вытянулась длинная очередь. Женщина безмолвно протягивала каждому жаждущему читать какую-нибудь книжонку. Очень торопилась — у нее мало времени, ведь в соседних камерах, бараках ее тоже ждали.
Вот подошла и моя очередь. Старушка окинула меня безразличным взглядом, словно оценивая, что мне предложить, и вместо одной протянула две книги. Одна — о здоровой детской пище, что вызвала у меня мрачную усмешку, а вторая заставила меня поволноваться. Я просто опешил, увидев знакомую обложку. Повеяло чем-то домашним, родным и близким. Сердце у меня дрогнуло. Это был сборник моих рассказов, изданный незадолго до моего ареста, и я тогда не успел вдоволь наглядеться и нарадоваться на книгу.
О, если б старушка-библиотекарша знала, как она меня обрадовала!
С душевным трепетом я взял, открыл эту драгоценную для меня книгу, отошел в свой угол, чувствуя, как наворачиваются на глазах слезы, стал жадно читать, глотая страницу за страницей.