Возвращение из ада

В тесном, переполненном бараке, где нечем было дышать и люди задыхались, сразу стало шумно. Отовсюду слышались ругань, крики. Кто-то не мог найти свои башмаки, кто-то — фуфайку, котомку, портянки. Очевидно, не дремали «урки» и «шестерки», которые каким-то чудом проникали сюда, к «политическим», дабы чем-то поживиться…

Вскоре прогремел в коридоре голос повара — приволокли бочку водянистой похлебки, недоваренную кашу, кипяток…

К «кормушке» вытянулась длинная очередь. Каждый получал алюминиевую мисочку варева, которым добрый хозяин постеснялся бы кормить своих свиней. Арестанты рассаживались на нарах, просто на полу и приступали к утренней трапезе.

Казанский профессор старался держаться ближе ко мне. Этот пожилой, тучный мужчина в больших роговых очках считался в бараке старожилом. Более трех недель он тут ждал этапа. Ему осточертели эта теснота, духота, а в особенности эти мерзкие клопы, которые рвали на части его белоснежное тело. Этот неспокойный толстяк не переставал волноваться, искал причину, почему его держат в этом проклятом бараке так долго? Куда его загонят? Говорят, что теперь арестантские эшелоны гонят на Крайний север, на Воркуту, добывать уголь, но какой из него углекоп, шахтер, когда всю жизнь он занимался наукой и никаких навыков к физическому труду у него нет. К тому же незадолго до ареста у него был обширный инфаркт и он чуть не отдал Богу душу. Чудом выкарабкался из болезни, учтут ли это обстоятельство в лагере? Во время допроса он заявил следователю, что болен и трудиться в лагере он все равно не сможет, а тот изверг ответил: «Какого хрена нам нужен ваш труд? Там хватит работяг, Лаврентий Павлович подбросит. Нам нужен ваш труп, а не ваш труд». Если так прямо говорят следователи, то что скажут вам в лагере, где на людей смотрят хуже, чем на собак?

Ко всем своим бедам профессор еще и плохо видит. Очки, что носит, никуда не годны. Где же он тут найдет другие очки?

«Да, и все это называется — жизнь», — повторял он, все время качая беспомощно головой.

Но он был бессилен что-либо здесь изменить. Каких только людей он тут не встречает! Сколько пользы они могли бы принести державе! Большинство из зеков попались по глупости. Какие же они преступники. «Дела» большинства шиты белыми нитками. Отец его когда-то был директором гимназии, вот вспомнили и сыну припаяли десять лет ни за что, ни про что. Любознательный очень, успел познакомиться здесь, в бараке, со многими беднягами. Вон там, в дальнем углу, на нижних нарах, ест ржавую кильку очень хороший человек — контр-адмирал Латушкин, в прошлом правая рука главного начальника военно-морского флота Кузнецова. Ведал картографическим отделом министерства. Издавна заведено, что морские державы обмениваются картами, где указаны места нахождения опасных рифов и скал. Еще при Петре I обменивались такими данными. Кто-то донес на Латушкина, будто рассказал сослуживцам анекдот об очередях в магазинах. Целый год мучили человека, но не к чему было придраться, никакой антисоветской агитации человек не проводил. Тогда ему пришили «шпионаж». Когда он работал в министерстве, отправлял картографические данные капиталистическим странам… Позвольте, какой же это шпионаж? Чистейший бред! Ну, вот он сидит и ждет этапа. А человек знатный, заслуженный. Еще в гражданскую войну был капитаном крейсера. Имеет много орденов и медалей…

Профессор на несколько минут притих, тяжело вздохнул и продолжал:

— А тут, где вы сидите, несколько дней тому назад сидел генерал-лейтенант Телегин… Может, слыхали такую фамилию? Во время войны был членом военного совета у маршала Жукова. Правая его рука… Дали двадцать пять лет… Куда-то отсюда отправили. Мы с ним тут подружили. Милый человек. Герой…

Я был потрясен, услышав это. Славный человек, я его отлично знал по фронту. Вручал мне ордена и медали. На моих наградных листах стоит его фамилия.

Профессор показал пальцем на уже немолодого стройного мужчину средних лет в шляпе и тонком модном пальтишке, который сидел на полу, доедая свою пайку хлеба.

— Видите этого зека? Очень интересный человек. Ленинградец. Известный тенор оперного театра. Пеньковский… Тоже очутился в нашей компании. Как это вам нравится?

— Да, очень это мне нравится…

— Вот так, голубчик… И это называется — жизнь. Воистину — «Человек — это звучит гордо!..»

И он рассказал мне о многих известных людях-военачальниках, о министре, академике, инженерах, с которыми он за это время успел познакомиться в этом страшном бараке…

Я слушал этого доброго, разговорчивого толстяка, и мне казалось, что вижу страшнейший сон. И в сотый раз спрашивал себя:

«Сколько это может продолжаться? Когда кончится этот кошмар?»

Длинный, худющий белобрысый надзиратель вошел в барак, окинул внимательным взглядом узников, лежавших и сидевших где попало, и после долгой паузы спросил:

— Может, кто желает из вас подышать свежим воздухом, немного размяться, чтобы ноги не приросли к полу, а зад к нарам? Кто желает — на выход! Есть благородное дело…

— Опять дело, начальничек? Мы уже сыты вашими делами…