Возвращение из ада

Тюремщики были явно недовольны нашему появлению. Суть недовольства состояла в том, что мы здесь оказались нежеланными. Какого черта, мол, пригнали такую ораву, когда и без них некуда девать старых узников. Все камеры забиты до отказа, а людей гонят и гонят сюда со всей страны, словно Вятская тюрьма одна и она к тому же резиновая. Правда, начали по соседству строить новую тюрьму, да стройматериалов высокое начальство не присылает — и строительство застопорилось. Начальники в длинных овчинах поругивались нецензурными словами, будто мы во всем виновны, а тем временем мы мерзли на морозе и изнывали от голода и жажды.

Долго мучились на пронизывающем северном ветру. Бездушные тюремщики не обращали на нас внимания, только огрызались, когда с разных сторон арестанты начали шуметь, ругаться, требовать, чтобы к нам вышло высокое начальство.

Наконец раскрылись ворота и после долгой и надоедливой переклички нас загнали в заснеженный двор тюрьмы, а оттуда в небольшой, холодный и грязный, полуосвещенный барак.

Надеялись как-то согреться, да где там! Деревянные стены и огромная железная печь, стоявшая посредине барака и занимавшая много места, были покрыты изморозью. И было тут не намного теплее, чем на улице. Поднялся страшный шум, галдеж — перемерзшие, изголодавшиеся в дороге узники стали захватывать, штурмовать места на холодных нарах, у холодной печи кое-как устраиваться.

Долго отдыхать никому не довелось. Началась проверка. И тут что-то не сходилось у тюремных грамотеев, и каждый раз все начиналось сначала.

Не успели довести до конца перекличку, как в темном коридоре началась новая возня. Приволокли на салазках огромный котел с бурдой и приказали выстроиться в очередь. Началась толчея, шум, гам. Однако не так просто было получить свою мыску с варевом. Оказалось, у поваров было слишком мало посуды, никто не рассчитывал, что придет такой большой этап. Пришлось долго торчать у дверей, ждать, пока протянут в «кормушку» миску и пайку мерзлого хлеба.

Зимний день прошел в суете и в очереди за скудной пищей. Снова перекличка, которая затянулась до самого отбоя. Уже люди падали с ног. Еле дождались темноты. Самые счастливые и проворные захватили места на нарах. Лежать можно было только на одном боку. Переворачивались на другой бок по команде. Менее счастливые устраивались на холодном полу, просто под нарами. Но холод не давал сомкнуть глаз. Люди дрожали от стужи. Зуб на зуб не попадал.

Узники были до того измучены страшной дорогой, что помаленьку стали засыпать. Все же в этом ужасном, грязном бараке чувствовали себя лучше, чем у ворот, на жгучем морозе, под порывистым северным ветром.

Мы даже обрадовались тому, что находимся под крышей. Но, казалось, больше нас обрадовались знаменитые тюремные клопы, которые тучами вылезли из своих щелей. Они сразу же приступили к работе. Их было тьма-тьмущая. Старые узники уже привыкли к ним, но нас, новичков, такая встреча просто потрясла. Все проснулись, и пошла ожесточенная борьба с этими проклятыми рыжими паразитами. Они ни спать, ни дышать, ни жить не давали.

Кто-то из остряков попытался даже шутить:

— Видать, это еще старорежимные клопы, с екатерининских времен.

— Чувствуют себя полноправными хозяевами.

— Они, гады, мне кажется, еще упражнялись на декабристах.

— Это точно! Теперь они решили проверить, какие мы, прибывшие с юга, на вкус…

— Шутки шутками, а я уже изодрал все тело… Нет спасения от них.

— Одуреть можно! Какое-то страшное наказание!

— Они чувствуют себя в этих щелях как у Бога за пазухой!

— Кончайте болтовню, дайте заснуть!

— Да, заснешь… Разве рыжие твари дадут спать?

— Сжечь бы этот проклятый барак вместе с ними!

— Надолго нам Вятка запомнится с ее клопами. Хоть бы нас повезли дальше. Может, там нет этих паразитов.

Как мы ни были измучены жуткой дорогой, но никак не смогли сомкнуть глаз — вели неустанную борьбу с наглыми клопами, которые никому не давали покоя до рассвета. Мечталось, чтобы скорее кончилась ночь и нас вывели на свежий воздух, но, как на зло, время тянулось бесконечно долго. До подъема оставалось еще время.

Мой сосед по нарам Гнат Савельевич, бывший профессор зоологии Казанского университета, то и дело широко открывал зеленоватые грустные глаза, тяжело вздыхал и, кивая головой, говорил:

— Вот так-то, голубчик… И это называется жизнь… Воистину: «Человек — это звучит гордо…» Особенно — в таких бараках!

Крепким, непробудным сном спал только старик с седой, окладистой бородой, питерский рабочий. Когда ребята спросили его, как ухитрился так крепко спать в окружении миллионов клопов, он с доброй усмешкой ответил:

— Что ж, это мои старые знакомые. Столько лет они меня знают! Сколько раз проходил через эту проклятую пересылку! Старое мясо им не нравится, они любят свежину…

Мы слезли с верхних нар задолго до того, как надзиратель стал колотить кулаками в дверь, лениво выкрикивая:

— Кончай ночевать! Подъем! На оправку, на заправку!

Дежурные по бараку принялись за работу — кто подметать пол, кто вытаскивать переполненную вонючую «парашу», чертыхаясь и отплевываясь.