Возвращение из ада

— Что ж, родной, ты у нас оптимист… может, твои слова будут пророческими… — Оглядываясь во все стороны, не следят ли за нами, он спрятал ручку в вате бушлата и продолжал: — Как мне жаль, что расстаемся. Но, может, Бог даст, ненадолго? Бывают же чудеса на свете… Знаешь, после всего того, что нас постигло, кажется, начинаю верить в Бога… Надо ведь во что-то верить. Что человек без веры?.. Относительно твоей ручки… Как бы мне хотелось писать стихи! Хоть бы спичкой, гвоздем, огрызком карандаша — только бы не преследовали за это!.. Не бросали в карцер… Но ты ведь отлично знаешь, как душегубы не терпят поэтов, писателей. И это испокон веков! Они знают, что мы о них напишем, если выживем. И боятся нас пуще огня… Как жаль расставаться, — закончил он, — но что поделать, мы в неволе… Но не будем терять надежды. Что говорил старый библейский мудрец наш Бен-Акива: «Все уже было. И это пройдет…»

Мы по-братски прощались у больничного барака. Никто из нас не представлял себе, настанет ли время, когда вырвемся из этого ада и вспомним эти страшные дни нашей жизни как дикий сон…

Накануне, перед вечером, в нашем бараке поднялась суматоха. Все волновались. Ожидали прибытия «покупателей».

А это что еще за звери?

Старожилы уже знали, что это такое. Прибудут начальники шахт, строек со всей округи отбирать рабов.

Явились важные, напыщенные деятели в добротных овчинах, шубах, папахах, валенках, бекешах. С брезгливостью вошли в барак, расселись за широким столом, раскрыли папки, портфели и приступили к «работе».

Надзиратели отогнали узников в дальний угол барака, чтобы не мешали, приказали раздеваться до пояса. Голые, дрожа от холода, подходили зеки по одному к столу, дабы «комиссия» их разглядела, назначила, кого куда отправить.

Дымя цигарками, глядя с пренебрежением на несчастных, изголодавшихся, измученных людей, «хозяева» отбирали работяг.

Обожравшиеся, самодовольные начальники, «слуги народа», с чувством своего превосходства и достоинства, — некоторые из них принадлежали к категории прокравшихся, проштрафившихся «чекистов» и прибывших на север искупить свою вину, а иные за длинным рублем — глядели на арестантов враждебно, как на людей третьего сорта. Смеялись, отпускали плоские шуточки в наш адрес, отмахивались от доходяг.

В особенности им не нравилась «интеллигенция», люди свободных профессий — нужны работяги, а не эти хлюпики…

«Покупатели» потрудились до полуночи, успешно завершили эту процедуру, а утром нас погнали к воротам лагеря и под усиленной охраной отправили на шахты, стройки, в карьеры…

Пришлось одолеть десятикилометровый путь по занесенной снегом тундре на жгучем морозе и пронизывающем северным ветру. Мы брели по снежной целине, отшлифованной ветром, как зеркало.

Много часов длилось наше шествие. С огромным трудом добрались до цели.

Здесь пейзаж резко изменился. На тысячи километров вокруг раскинулась пустыня тундры. Только тут и там возвышались заснеженные шахтные терриконы и торчали шахтные надстройки, копры. Куда ни кинешь оком — всюду колючая проволока, сотни сторожевых вышек, приземистые бараки.

Наша длинная колонна остановилась неподалеку от ворот нового лагеря. И здесь не торопились впустить нас вовнутрь нового «рая». Должно быть, еще не заслужили этой чести. Надо было ждать, пока тюремщики вздумают выйти к нам, пересчитать и принять.

Долго, очень долго стояли, пряча лицо от колючего ветра, подпрыгивая на месте, чтобы кое-как согреться. Не помогли наши протесты, крики, ругань. На это никто не обращал внимания. Даже конвоиры на нас не сердились — они тоже промерзли в дороге, как их собаки…

И вот раскрылись широкие ворота и оттуда вывалилась колонна узников в таких же черных бушлатах и фуфайках с большими номерами на спинах. Их гнали на шахту. Гнали по узкому коридору из проволоки, который протянулся от вахты до самого рудника.

Шли измученные, усталые, молчаливые люди — молодые, старые — шагали, как на плаху, с интересом и жалостью глядели на нас.

Вот оборвалась колонна, а за ней появились арестанты с носилками, на которых лежали человеческие тени, сухие, худющие, обессиленные и несчастные, у которых только глаза чуть блестели. Вид узников, лежавших на носилках, вверг нас в ужас: «Куда этих-то тащут?»

Я осторожно спросил у арестанта, который плелся за носилками. Он злобно ответил:

— Инженеры завода Сталина, москвичи… Они болеть не имеют права… Приказано Лаврентием Павловичем хоть на карачках, но спускать в шахту…

И поспешил догнать колонну.

Я ничего не мог понять, как и мои товарищи, но подробности узнал позже, когда уже стал жителем этого лагеря.

Я узнал здесь потрясающую историю, необычную по своему цинизму и подлости.