Возвращение

И вот теперь рассказ о Смердякове готов. Но я все-таки еще раз внимательно перечитываю написанное: не вкралась ли туда ненароком фраза, намек или обстоятельство, в которых кто-то сможет вычитать предназначенное ему послание, и, только перечитав, решаю со спокойным сердцем передать рукопись в журнал.

ПОВОРОТ

Перевод Елены Каллонен

Громыхнув входной дверью, отчего по всей лестничной клетке прокатилось раскатистое эхо — так хлопает дверь от сквозняка или от слишком тугой пружины, — поднявшись ступенек на десять, постояв, набрав в легкие воздуха вместе с просочившимися из какой-то квартиры запахами жареного и шумно выдохнув его, звук этот скорее походил на вздох, чем на выдох, преодолев еще несколько лестничных маршей, остановившись у двери своей квартиры, открыв ее ключом из связки, распахнув затем по привычке окно гостиной и сев в кресло, Сандер Лепик не почувствовал ничего: не было ни мыслей, ни ощущений, ни напряжения, ничего, что отличало бы этот день от остальных дней, когда он возвращался с работы домой и располагался в кресле.

Казалось, что никакого следа не оставило у него и утро, когда он отправился на рынок за цветами и, выбирая в оцинкованном ведре королевские лилии, внезапно увидел свою бывшую жену в компании трех подвыпивших парней — они шли со стороны пивной будки. Он повернулся к ним спиной и долго копался, отыскивая деньги, а когда жена прошла мимо и уже не могла заметить его, пошел вдоль заваленных фруктами прилавков, провожаемый бесстрастными выкриками рыночных торговок: яблоки, яблоки…

Теперь, вернувшись с работы, он сидел в кресле и листал свежий номер литературного журнала, который купил в газетном киоске по дороге домой, когда ему вдруг бросилось в глаза имя одной писательницы, поначалу оно пробудило в нем какие-то смутные ассоциации, но неожиданно он вспомнил, как однажды, обедая в ресторане, услышал, вернее, поймал в воздухе имя своей бывшей жены — небрежно оброненные имя и фамилию, столь знакомые ему, но прозвучавшие в чужих устах с непривычным ударением на последнем слоге и показавшиеся поэтому настолько странными, что он невольно ощутил в них явный диссонанс, задумался, медля отправить в рот кусок отбивной и прислушиваясь к последующим фразам, ясным и в то же время непонятным, которые сопровождал сдержанный смех.

Сейчас, когда он сидел в кресле, ему вспомнились оба этих эпизода, их неприятное и пугающее созвучие; все его чувства обострились, и, не в состоянии выдержать этого, Лепик встал и принялся ходить из комнаты в комнату, не находя себе места, в конце концов включил проигрыватель и поставил первую попавшуюся под руку пластинку. Постепенно вместе со звуками музыки в его душу проник покой, мысли перенеслись на другое, уже он думал о том, что скоро пора идти — у Кирстен день рождения, — и улыбнулся, представив себе, как она обрадуется красивому колье, которое он заказал у модного художника по металлу.

Однако состояние покоя было недолгим и быстро сменилось необъяснимой тревогой, желанием что-то разбить или расплакаться; Лепик в сердцах выключил проигрыватель, но уже через минуту поставил пластинку сначала, чтобы комната вновь наполнилась музыкой Вивальди.

На этот раз покоя он не обрел — музыка звала к воспоминаниям, — он отыскал в ящике стола коробку с фотографиями, стал разглядывать снимки — все, что осталось от их любви и брака: незначительные события, улыбки, пейзажи и тут же фотографии общих друзей, фотографии детства. Красивое, уже успевшее стать чужим женское лицо обрело знакомые черты, словно ожило, и душу Лепика вновь охватили сомнения и боль, в существовании которых он не хотел себе признаться. Так он и провел вечер — снова и снова слушая Вивальди и перебирая фотографии; день рождения Кирстен был забыт, все в окружающем его мире отошло на второй план, стало несущественным, единственное, что не давало ему покоя, — это стоящее перед глазами лицо жены, с которой они были счастливы в течение многих лет, и он внезапно подумал, что это время можно еще вернуть, вернуть любовь и прежнюю жизнь, и когда он так подумал, то решение, которое зрело в подсознании и проникло в сознание каким-то слишком уж окончательным, испугало и ошеломило его.

* * *

Довольно неприятно и неловко рассказывать о последующих днях Сандера Лепика; он, кого мы привыкли видеть всегда жизнерадостным и веселым и кто уместной шуткой или дельным советом помогал другим преодолевать неприятности, внезапно надломился. Это обычное, ничего не говорящее выражение, которое в большинстве случаев употребляют, когда хотят сгустить краски, оказалось в данном случае единственно уместным: лицо серое, под глазами темные круги от бессонницы, сам мрачный, неприветливый, и, что хуже всего, Лепик стал относиться теперь к своим служебным обязанностям с каким-то небрежным безразличием.