Возвращение

Баня была превосходной. Смердяков не скупился на похвалы, а Ионасу не надоедало их слушать. После бани мы сидели на веранде, обмотав вокруг бедер полотенца и предоставляя солнцу позднего лета ласкать наши потные тела. Затем к нам вышел отец Ионаса с полным блюдом рубиново-красной смородины. Он только что приехал на дачу с какого-то дня рождения, усталый, но жаждущий бесед. Обратил наше внимание на ласточек, которые без конца, не боясь людей, залетали в свое гнездо под стрехой бани, и сказал, что с того самого времени, как начал строить дачу, мечтал, чтобы ласточки поселились где-нибудь возле дома, и вот в этом году они наконец прилетели. Разговор перешел на ласточек, мы восхищались их красотой и совершенством, и отец Ионаса спросил: не хотел бы я нарисовать их? Я ответил, что не решаюсь запечатлеть на холсте такой шедевр природы, хотя прекрасно знал, что просто не хочу загромождать свои картины подобными деталями, и когда через какое-то время отец Ионаса пошел отдыхать, я перевел разговор на другое, сказав, сколь существенен для художественного произведения выбор объекта, ибо на сердце у меня скребло из-за того, что я в такой манерной форме высказал нежелание последовать его совету.

— Каждое художественное произведение должно содержать в себе какое-то послание, — провозгласил архитектор Мейнхард, — понятие «послание», по-английски message, имеет определенное значение, оно всеобъемлюще и столь же важно, как процесс соединения клеток при рождении чего бы то ни было.

Message витало в воздухе и передавалось теперь из уст в уста, вызывая всевозможные ассоциации.

Но внезапно Смердяков изменил ход нашей оживленной беседы.

— Мне кажется, что рассказом или стихотворением возможно передать даже сугубо личное послание, — сказал он, усмехаясь.

На проводе покачивалась ласточка, шум голосов, похоже, пугал ее, но когда мы, в ожидании продолжения, замолчали, она плавно скользнула в свое гнездо.

— Не знаю, достаточно ли утонченна моя история, чтобы конкурировать с теоретической беседой, но я просто не могу противостоять искушению рассказать ее вам, — произнес Смердяков и сделал несколько глотков смородинного морса. Морс был восхитителен, Ионас растер смородину с сахаром и залил ее водой. — Божественно! — вздохнул Смердяков. — Какой-то особый вкус свежести — вкус лета, целое лето в одном-единственном глотке.

— Послание лета… — насмешливо произнес Мейнхард, и Смердяков начал свою историю.