Вот так мы теперь живем

Однако ближайший поезд отходил ночью, и Роджер Карбери сомневался, что поездка кончится добром. Крамб явно вбил себе в голову, что первый шаг в поисках Руби – переломать кости сэру Феликсу Карбери. Сквайр вовсе не был уверен, что его кузен причастен к этой истории. Старик, насколько он понял, поссорился с внучкой и грозил выгнать ее из дома не оттого, что она любезничала с сэром Феликсом, а из-за отказа выйти за Джона Крамба. Джон Крамб пришел на ферму, рассчитывая договориться о дне свадьбы, и в то время ничуть не опасался сэра Феликса Карбери. Очевидно, после ссоры на ферме Руби и сэр Феликс никак не могли обменяться сообщениями. Даже если старик прав и Руби действительно знакома с баронетом – а такое знакомство, безусловно, было бы для девушки вредным, – баронет никак не мог ее похитить. Джон Крамб жаждал крови и не мог в нынешнем состоянии разумно обсудить вопрос, а Роджеру, при всей его нелюбви к кузену, вовсе не улыбалось, чтобы весь Суффолк узнал: Джон Крамб из Бенгея поколотил сэра Феликса Карбери до полусмерти.

– Вот что я сделаю, – сказал он, ласково беря молодого человека за плечо. – Я сам поеду в Лондон первым же утренним поездом. Я скорее сумею ее разыскать, чем мистер Крамб, так что вы оба можете на меня положиться.

– Ни на кого в двух графствах я не положился бы охотнее, – ответил старик.

– Только сообщите нам истинную правду, – сказал Джон Крамб.

Роджер Карбери неосторожно пообещал сообщить ему правду. На том и порешили, и дед с женихом вместе вернулись в Бенгей.

Глава XXXV. Величие Мельмотта

Огастес Мельмотт день ото дня возрастал в силе. Он привыкал смотреть свысока на простых лордов и чувствовал, что уже почти может помыкать герцогами. На самом деле он понимал, что либо будет помыкать герцогами, либо вылетит в трубу. Вряд ли он изначально думал играть по столь высоким ставкам, но затеянная им игра сама вышла на этот уровень. Честолюбивые устремления не всегда можно удержать в рамках, которые человек для себя наметил. Порой они взмывают выше, чем он сам воображал. Так и случилось с мистером Мельмоттом. Он замыслил великие дела, однако достиг того, о чем и не помышлял.

Когда Фискер приехал в Англию, читатель не составил бы о нем высокого мнения. Фискер, возможно, и не заслуживал высокого мнения. Он не прочел в жизни ни единой книги, не написал и строчки, которую стоило бы прочесть. Он никогда не молился. Не думал о человечестве. Он явился из какой-то калифорнийской дыры, возможно, не знал ни отца, ни матери и в мире пробился исключительно нахрапом. И все же такой человек сумел подтолкнуть Огастеса Мельмотта к почти неслыханному коммерческому величию. Когда мистер Мельмотт открыл контору на Эбчерч-лейн, он был, безусловно, велик, но как же безмерно выросло его величие, когда Южная Центрально-Тихоокеанская и Мексиканская железная дорога стала не просто установленным фактом, но и фактом, установленным на Эбчерч-лейн! У компании была и собственная контора, где собирался совет директоров, но все указания поступали из коммерческого святилища мистера Мельмотта. Подчиняясь неким таинственным законам коммерции, великое предприятие – «возможно, величайшее, когда-либо открывавшееся перед глазами великих коммерсантов, если принять в соображение огромность охваченных территорий», как с гнусавым акцентом провозгласил мистер Фискер, – перекинулось из Калифорнии в Лондон, развернувшись к центру биржевого мира, как стрелка компаса разворачивается к полюсу, так что мистер Фискер уже почти жалел о затее, которую сам провернул. Акции как будто все были у Мельмотта в кармане: он распределял их по собственному разумению, и каким-то образом получалось, что, выданные и купленные, а затем снова купленные и вновь проданные, они возвращались к нему в карман. Люди охотно покупали акции и платили деньги под одно лишь слово Мельмотта. Сэр Феликс обратил в деньги значительную часть карточных выигрышей – с похвальным для молодого кутилы рачением – и отнес свои деньги великому человеку. Великий человек прибрал их к рукам и сообщил сэру Феликсу, что тот стал обладателем акций. Сэр Феликс был не просто доволен – он ликовал. Теперь он может делать то же, что Пол Монтегю и лорд Альфред Грендолл, – вечно получать доход, покупая и продавая бумаги. Лишь через день или два он понял, что продавать ему пока нечего. И сэр Феликс был лишь одним из сотен. Тем временем счета на Гровенор-сквер, без сомнения, оплачивались пунктуально – и счета эти наверняка были огромны. Числом, ростом и представительностью слуг дом на Гровенор-сквер не уступал королевскому дворцу, а жалованье им платили куда большее. Здесь было четыре кучера в невообразимых париках и восемь лакеев – все с обхватом икры не менее восемнадцати дюймов.