Обращая внимание на факт малоизученности проблемы подстрочника, М.Л. Гаспаров в начале 1980-х годов писал: «Обычно споры о подстрочниках сводились к признанию, что перевод с подстрочника — не позор, а несчастье, и что в будущем мы научимся обходиться без них. Уверенность в будущем отвлекла от настоящего: с подстрочников переводили и переводят в огромных количествах, но теоретических наблюдений над этой практикой почти нет. Между тем теоретический интерес перевода с подстрочника очень велик. Переводческий процесс состоит из двух этапов: понимания и оформления. Обычно при анализе они трудноразделимы: когда мы видим в переводе с оригинала какое-то отклонение от подлинника, мы, как правило, не можем сказать, то ли здесь переводчик увидел в словах подлинника больше (или меньше), чем видим мы, то ли он увидел то же, что и мы, и только не сумел уложить увиденное в строки перевода. При переводе с подстрочника они разделены: понимание текста целиком задает подстрочник, оформление берет на себя переводчик. Отклонение от буквы оригинала переводчик может объяснить своим “проникновением в дух” подлинника, отклонение от подстрочника (за величайшими исключениями) не может быть “проникновением в дух”, а может быть “от лукавого”, только вольностью переводчика».377
В системе отношений
В 1983 г. М.Л. Гаспаровым была предпринята попытка с опорой на подстрочник определить коэффициент точности художественного перевода. «Выделим лишь два суммарных показателя, которые, как кажется, могут характеризовать проблему в целом, — писал он. — Во-первых, это “показатель точности” — доля точно воспроизведенных слов от общего числа слов подстрочника; во-вторых, это “показатель вольности” — доля произвольно добавленных слов от общего числа слов перевода (и то и другое — в процентах). Оба показателя дополняют друг друга; порознь они давали бы картину неполную: можно, например, представить себе перевод, старательно сохраняющий слова подстрочника, но еще старательнее заглушающий их множеством произвольных добавлений».378