Вопрос и ответ

Но что случилось с мальчиком? спросил в деревьях голос, и произношение человеческим не было. Спакл вытянулся над ним на ветке и буквально пожирал взглядом. Он же не… голодает? Это правильное показывание?

– Правильное что?

Она – это была она – соскользнула с ветки с легкостью и проворством, каких ему не видать никогда, тренируйся он хоть целую сотню лет, и показала на его планшет. Этот мальчик, показала она. Он ненастоящий. Он порождение памяти. Канал для смысла.

– История, – сказал Деклан.

На этом слове ее Шум просиял. История. Да.

Дальше они еще немного потаращились друг на друга. Его Шум сказал ей один бог знает что. Ее был более упорядоченный, любопытный, протянутый к нему, но и совещающийся сам с собой, вбирающий ситуацию, оценивающий. Уже одно то, что она – молодая… женщина, но с Шумом, его на секунду оглоушило. У человеческих-то женщин его, ясное дело, не было, что только ухудшало всем жизнь – уж больно охочи были люди гневаться на то, что кто-то тут не такой, как они.

А она – вот. Пытается разговаривать. Общаться хочет.

Так что там случилось дальше? – показала она, и он даже не сразу понял, что речь о книге.

А дальше случилось то, что они встретились на следующий день – дочитать историю. И потом на следующий тоже – начать новую. Вот так все и вышло – просто и невозможно.

Они очень быстро проглотили его невеликую библиотеку, а потом принялись качать все новые тексты из городских резервов. Она освоила письменный язык с невероятной скоростью – он, в конце концов, стал одалживать ей планшет, да так часто, что вскоре совсем перестал считать его своим. Когда рабочий день у обоих подходил к концу – а она тоже рыбачила, как и он, и это было достаточно напряженно, чтобы потом говорить о чем угодно, главное не о рыбалке, – они встречались на берегу и читали. Она обычно смотрела, как история разворачивается у него в Шуме… но, бывало, они делали наоборот, и это он смотрел, как ее Шум перекладывает сюжет через спачье видение. Ох, это было покруче любых видаков!

Быстрее, чем ему вообще могло в голову прийти, она стала для него много значить. Больше, чем просто друг, несмотря на всю их разность, несмотря на элементарную физическую несовместимость, на совершенно несхожий жизненный опыт… на тот неоспоримо огромный факт, что они принадлежали к разным видам.

У него сердце поворачивалось в груди, когда он ее видел, – так он, во всяком случае, только и умел это объяснить. И знал, что и с ней происходит то же самое. Хотя физически они не могли быть вместе… в том самом смысле, насчет которого весь этот глупый городишко просто исходил фантазиями, – что ж, можно придумать и другие способы. В их общем Шуме близость не походила вообще ни на что из известных ему вещей. И – о да – от нее останавливался мир.

Что будет дальше? – спросила она, кладя планшет на садовый столик.

– Не знаю, – ответил он. – Ты все еще хочешь попробовать? Начать вдвоем, самим по себе?

Да, сказала она… хотя когда разговариваешь со спаклом, в его словах всегда больше, чем просто слова. Она сказала просто «да», но там была еще и печаль от расставания со своей собственной семьей, и страх, что если они вот так, вдвоем, уйдут в Убежище (его вариант) или найдут себе какой-нибудь отдаленный уголок, где смогут наконец-то остаться вдвоем (ее вариант, сколь бы маловероятным это ни казалось), легче им жить все равно особо не станет. Не слишком похоже на план… но это все, что у них было.

Потому что ни одну сторону из двух имевшихся эта дружба Деклана и Скалы на пути прилива совершенно не радовала.

Такие вещи вообще невозможно удержать вне Шума, как ты ни старайся, но Деклана в городе никогда особо не замечали – не из тех он был мальчишек. Прошло несколько недель, прежде чем Эли Пинчин поймал его на праздной мысли – да не где-нибудь, а в церкви. Ничего криминального – просто как он впервые взял его за руку вчера и удивился, какой теплой оказалась кожа.

Когда Деклан поднял глаза, Эли пялился на него в упор, и окрестные скамьи уже тоже начали оборачиваться.

Дальше на него начали давить. Обзывать всякими словами. Даже проповеди в церкви как-то стали в основном про «нечистоту» и «скверну» и про то, какими опасностями они грозят. Мистрис Койл тоже отнюдь не одобряла происходящее, но хотя бы как-то их прикрывала, когда все грозило пойти уж совсем из рук вон плохо… а вот мать сначала рыдала, потом орала, потом опять рыдала, несмотря на все заверения, что «они просто друзья, вот и все, и вообще ничего не случилось, не было ничего».

Что в общем-то было неправдой.

Ти со своей стороны удалось убедить своих, что Деклан для нее так, примерно домашняя зверушка. Когда он оскорбился, она расхохоталась. Но я видела, как твои люди любят своих домашних зверей.

Так впервые прозвучало это самое слово. Любовь.