Вольтер

А добрые намерения у несчастного, несомненно, были. Примечательно, что в 1718-м на премьере «Эдипа» Вольтера, не только разрешенного регентом, но с его дозволения посвященного герцогине Орлеанской, произошел следующий случай. Произнося реплику: «Когда он видит себя из-за ужасной связи кровосмесителем, отцеубийцей — и все-таки добродетельным», актер повернулся к регенту, как бы бросая эти слова ему в лицо. Публика остолбенела. Герцогиня Беррийская смертельно побледнела под румянами. Но регент поднял руки в белоснежных манжетах и громко зааплодировал. Он не мог, разумеется, не понять дерзкого намека, но придал большее значение тому, что было сказано о сохранившейся добродетели, и сочувствовал общему направлению трагедии.

После спектакля поэт и принц окончательно примирились, обменявшись шутливыми фразами. Вольтер попросил регента больше не заботиться о его бесплатном жилище и пропитании (намек на Бастилию, откуда недавно вышел). Тот обещал и — можно считать — обещание выполнил. Больше серьезным преследованиям при Орлеанском Вольтер не подвергался. Правда, и он теперь откровенных сатир на герцога и его дочь не писал. К тому же она умерла в 1720-м.

Эта подглавка может показаться слишком далекой от непосредственной биографии Вольтера. Но если Франсуа Мари Аруэ родился в 1694-м, в «век Людовика XIV», то Франсуа Мари Аруэ де Вольтер, можно сказать, родился в 1715-м, с началом регентства.

Началось, однако, опять с Неприятностей. Уже в 1716-м, если не в 1715-м, Аруэ-младшии был заподозрен в сочинении сатир на регента. Одну из них — латинское стихотворение «Царствующий ребенок» (название прозрачно: Людовику XV было пять или шесть лет) — он действительно написал. Это известно из доноса бравого офицера де Берегара, подосланного полицией, которому Признался в своем авторстве сам Франсуа Мари Аруэ. То, что стихотворение полно непримиримой критики старого порядка, говорит о бесчисленных бедствиях французского народа, простили бы. Но молодой поэт весьма недвусмысленно обличал и пороки регента.

Первая расправа за дерзость не заставила себя ждать. Вопреки распространенной точке зрения, что Франсуа Мари сам бежал из Парижа на Луару, к герцогу де Сюлли, документы и письма говорят другое. 7 июня 1716 года регент отдал письменный приказ выслать Аруэ-сына в Тюль. Но Аруэ-сын забил такую тревогу: «куда это собираются его выслать?», «есть ли в Тюле герцогини, на каком языке там говорят?» — что отец пожалел его (несмотря на все угрозы, родительское сердце не камень) и добился замены Тюля замком Сюлли на Луаре (Сюлли сюр Луар).

Франсуа Мари должной благодарности к отцу не питал. К черту семью! В этом замке он будет жить у друга, герцога де Сюлли, которого, кстати, больше помнили как кавалера де Сюлли. (Герцогом сделала его недавно смерть старшего брата.) Франсуа Мари знал его еще по «Тамплю». Он был племянником легкомысленного аббата де Сервьена. У Сюлли говорили на хорошем французском языке, не то что в Тюле, и, прямо скажем, эта ссылка не должна была быть так уж тяжела. Герцог не женат. В замке постоянный галантный праздник. Чего Франсуа Мари мог еще желать? Здесь построили и театр. Страстный театрал, Аруэ всех привел на сцену. Интриги завязывались в пьесах, которые тут ставились, но продолжались и развязывались под тенью деревьев парка и в альковах. Из этого восхитительного мирка Франсуа Мари пишет стихами и прозой друзьям по «Тамплю». Увы, некоторых членов кружка нет уже в живых. Маркиз Ла Фар умер в 1712-м, аббат Сервьен — в 1716-м.

Но недаром Франсуа Мари рожден таким непоседой. Пройдет не так много времени, и он уже будет писать регенту, добиваясь разрешения вернуться в Париж. Он не может больше прозябать в Сюлли сюр Луар. «Я не создан, чтобы долго жить в одном месте». Это правда. Он менял кресло десять раз за один вечер и сто раз резиденции за одну жизнь.

На этот раз он добился разрешения сменить Сюлли на Париж.

Из отцовского дома переселился в меблированные комнаты «У зеленой корзины» на улице Галандр.

Вернувшись в столицу, Франсуа Мари отнюдь не стал сдержаннее на язык. Говорил что хотел, и ему, как и другим, не мешали. Но он нисколько не щадил регента, нападая на самые дурные черты и поступки, действительные и предполагаемые, Орлеанского и его окружения.

Уличить поэта в сочинении новых злонамеренных произведений, однако, не удавалось, а случай серьезно покарать его за «Царствующего ребенка» был упущен. Поэтому-то и воспользовались тем, что полиция захватила анонимную — в те времена это было обычным — поэму «Я видел», самый неистовый памфлет на регента и правительство. Аруэ как его автора обличали словно бы уже следующие строки: «Я видел то, видел это, видел все злоупотребления, совершенные и предполагаемые… Я видел это зло, а мне только двадцать лет». Франсуа Мари было немногим больше двадцати.

Самое поразительное, что друзья Аруэ-младшего, находя поэму превосходной, подтвердили, что видели, как он ее писал, а враги, разумеется, эту выдумку подхватили.