Вольтер

Как Пушкин в Михайловском, Франсуа Мари Аруэ — тоже в деревне, где, может быть, и родился, под домашним арестом. Дом удобен: Шатене почти Париж. Но он все равно жалуется, то и дело хлопочет о разрешении хоть ненадолго съездить в столицу. И хлопоты отнюдь не безнадежны. Барон де Бретей, церемониймейстер, от которого разрешение зависит, — его добрый гений. Высокий дух сочетается в нем с редкостным великодушием. Вея семья де Бретей принадлежит к истинной элите общества. Шатенейский пленник просит дозволить ему провести в Париже три дня, барон щедро заменяет их восемью.

Зато чем благодарнее Франсуа Мари де Бретею, тем сильнее его неприязнь к собственному отцу. Добился-таки своего: стал тюремщиком сына! Пусть поэт не совсем справедлив, его нетрудно понять. После одиннадцати месяцев в Бастилии так хочется полной свободы! Отец же по-прежнему старается препятствовать его литературным занятиям.

Метр Аруэ тоже по-своему прав. Стихи, и ничто иное, если не считать длинного языка, привели Франсуа Мари в «собственный замок короля».

В Шатене Аруэ-младшего держат не так уж долго, всего сорок дней. Из них он добрую половину проводит в Париже, со всей неудержимостью своей натуры набрасываясь на развлечения. И все-таки никак не может дождаться, когда и это заточение кончится и он не будет больше видеть отца, заменявшего коменданта Бастилии.

А раньше, сразу после выхода из тюрьмы, Франсуа Мари пережил еще одно разочарование. О нем говорит строчка письма: «Мне изменили все, даже возлюбленная».

Кто же она, эта обманщица? Что заставило ее изменить Франсуа Мари, причем уже во второй раз? Прелестную девочку звали Сюзанной де Ливри. Связь их началась еще в Сюлли сюр Луар. Дядя девушки был интендантом герцогства. Она сама тоже как бы принадлежала этому знатному роду: готовила свою свежую красоту для услаждения хозяев и гостей замка. Что же касается молодого Аруэ, то он и давал прелестному созданию уроки сценического искусства. В Сюзанне горел священный огонь таланта. Маркиз де Комартен писал жене о ссоре между большим поэтом и большой актрисой, впрочем, он тут же называл ее «Пимпет».

Почему Франсуа Мари простил ей первук измену со своим другом и ровесником, сыном председателя парламента Бретани, любезным, умным, добрым де Женонвилем? Объяснение просто: нравы регентства, которыми в замке Сюлли было проникнуто решительно все. Ревность? Что за чепуха! Какой же светский человек ее себе позволит? Да и любовь Франсуа Мари к Сюзанне, как и к Пимпет, не была серьезным чувством.

Конечно, он огорчился, застав однажды рядом с ней в постели на своем месте де Женонвиля. Аруэ был вспыльчив, горяч. Он топал ногами, кричал о неблагодарности, о вероломстве, вытащил даже свою коротенькую шпагу — теперь она была у него уже наверняка. Но не пустил шпаги в ход, потому что оба изменника начали плакать. Франсуа Мари зарыдал и сам. История кончилась тем, что все трое обнялись. Без особого усилия над собой он простил обоих, не порвав ни связи с Сюзанной, ни дружбы с де Женонвилем.

Но на этот раз обманщица предала его, когда он томился в Бастилии, и уехала из Парижа, оставив и театр, где служила благодаря урокам и протекции самого Франсуа Мари, к герцогу де Сюлли.

И первое предательство вельможного друга он простит, не простив потом второго. Сюзанне тоже извинит эту измену, вспоминая только, как они играли вместе со знаменитыми актерами и большими сеньорами в домашнем театре Сюлли сюр Луар, и продолжая заботиться о театральных успехах актрисы, чья карьера не задалась.

Театр… Франсуа Мари, как мы видели, был уже актером, режиссером, педагогом прежде, чем стать драматургом. Театр — это его страсть на всю жизнь. Он хорошо употребил одиннадцать месяцев в Бастилии для того, чтобы дописать начатого раньше «Эдипа» (в 1715-м он читал, видимо, сцены из трагедии в Со герцогине дю Мен). Еще семь месяцев понадобилось для того, чтобы можно было сказать — он хорошо употребил и свободу. 17 (18?) ноября 1718 года в Комеди франсез состоялось первое представление его первой трагедии. Она имела огромный успех.

На этом кончается жизнеописание Аруэ-младшего и начинается жизнеописание Вольтера. Трагедия подписана новой фамилией, правда, еще не на афише, а на обложке первого издания 1719 года, Неважно, была ли эта фамилия переделана из названия местечка Эрво, где у семьи Аруэ некогда имелся земельный участок, или скорее анаграммой от «Аруэ молодой». Так или иначе подпись «Вольтер», да еще с частицей «де» впереди, была шпагой, воткнутой сыном в предубеждения отца. Наконец-то Франсуа Мари перестал быть сыном сборщика пеней! Наконец он доказал: писатель — это профессия. Де Вольтер — это писатель. Теперь он пользовался и милостью Филиппа Орлеанского. Разве иначе регент дозволил бы посвящать трагедию своей супруге, назначил бы автору пенсию, пожаловал бы золотой медалью? Сейчас Франсуа Мари ласкали и в аристократических салонах еще больше, чем до опалы и заключения.