Войны древесных котов

— Я с интересом — ладно, немного с испугом — узнала, как много у тебя было проблем с получением пакета от скальных ворон. Я не думаю, что что-то может пойти не так с остальным, по крайней мере, я очень надеюсь, что нет... Опиши мне каждый шаг, хорошо?

Она хотела сказать больше, сказать, насколько веселее было бы, если бы он был рядом с ней, но она боялась, что не сможет. Вместо этого она послала воздушный поцелуй камере. — Скучаю по тебе... Очень...

* * *

Зоркий Глаз был очень обеспокоен. Последние несколько дней он искал место, куда мог бы отправиться его клан, мысленно переименованный им в Безземельный клан. Учитывая враждебность, проявленную Бичом Пловца, Зоркий Глаз считал, что путь в низины небезопасен. Будь его воля, он бы повёл остатки клана на территорию Яркой Воды и положился бы на известную щедрость этого клана. Однако старейшины его клана — к сожалению, большинство среди выживших — твёрдо выступали против этого.

<Лучше мы умрём все до одного,> сказал старый Кислый Живот, который был одновременно и самым старшим охотником, и лучшим обработчиком кремня в клане, <чем будем испорчены двуногими, как Яркая Вода.>

То, что Кислый Живот давно миновал свои лучшие охотничьи дни, ничего для него не значило — не больше, чем то, что его нынешнее имя произошло от того, что он был достаточно старым, и его пищеварение было не таким, каким оно было раньше. Он рассматривал эту немощь как показатель своего преклонного возраста, а преклонный возраст — как достаточную причину для того, чтобы его мнение было важнее, чем у кого-либо другого.

Зоркий Глаз не мог согласиться, но, если не считать того, что клан еще больше сократился — и лишился своего источника каменных орудий — у него не было выбора. Если бы Чуткие Уши или кто-нибудь из других певиц памяти выжил, они могли бы переспорить старейшин, но Крошечный Хор была ещё маленькой, слишком молодой, чтобы быть признанной взрослой, не говоря уже о том, чтобы стать певицей памяти клана.

Зоркий Глаз также был ограничен в своей способности выражать своё мнение, потому что до пожаров он был среди молодых разведчиков. То, что многие старшие, в том числе его любимая учительница, погибли в поисках путей, которые позволили клану отправить по крайней мере пожилых и котят в безопасное место, не помогало Зоркому Глазу. Теперь он был самым старшим разведчиком… но — по крайней мере, в умах таких, как Кислый Живот, — не потому, что он заработал это звание, а потому, что он слишком заботился о своей жизни, чтобы умереть.

Решение — если какое-то решение можно было считать принятым, а не просто необходимым из-за постепенного наступления холодной погоды — заключалось в том, чтобы перейти к нижним областям их владений и надеяться на лучшее. Зоркий Глаз подозревал, что по мнению клана Окутывающих Деревья они уже нарушили границы их территории, но до сих пор ко вторжению относились терпимо. Зоркий Глаз не мог знать, сколько ещё времени — или насколько далеко — их вторжение будут терпеть.

Он мог только надеяться, что хрупкий период милосердия продлится, пока они не смогут найти себе новый дом.

* * *

Хотя товарищи предложили Андерсу помощь в его охоте за сокровищами, ни одна другая загадка не предполагала того же уровня угрозы. Вероятно, наиболее "опасным" испытанием было то, что Андерс оказался на сгоревшем острове, где Стефани и другие боролись за спасение клана Храбреца. Однако опасность, которую представлял собой остров, была связана больше с людьми, нежели с окружающей средой. Он граничил с землями, принадлежащими семье Франчитти — семье, которая считала, что животные предназначены для охоты, стрельбы и заключения, а не для того, чтобы их беречь. Они уже получили несколько выговоров за злоупотребление как флорой, так и фауной. В результате они стали очень осторожно относиться к тем, кто пересекал их воздушное пространство.

Но Андерс аккуратно держал свой аэрокар в границах общественных земель и, хотя там могло быть несколько раздраженных Франчитти, которые просто ждали его, чтобы пригрозить, он не дал им повода вмешаться.

В конце концов его приз стоил каждой минуты его усилий, хотя, как он писал Стефани, охота сама по себе была подарком.

— Казалось, ты была рядом со мной, — диктовал он, подбирая каждое слово.— Я мог чувствовать тебя здесь, рядом с собой. Иногда ты казалась такой близкой, что я чувствовал, что если потороплюсь, то увижу тебя, смогу потянуться и взять тебя за руку.

Он хотел сказать больше, но было труднее говорить о том, как сильно ты хочешь поцеловать свою девушку, чем сделать это. Странно.

Подарок Стефани был одновременно романтичным и практичным, как и сама девушка — ремешок для его нового унилинка. Она сделала его сама в семейной мастерской и написала на ремешке так, чтобы слова были обращены к его запястью: "Андерсу от его Стеф. Пустота между мирами не может разделить сердца".

* * *

Отец усмехнулся, когда Андерс показал ему свой ремешок.