Внеклассное чтение

А так – класс молчал.

Это нестерпимое ощущение собственной подлости, страх, страх, вызывающий безумно позорный стыд, перед завучем, обида за незащищенную девочку, которая нравилась (ему казалось теперь, что он любил ее!), ужас и любопытство перед словом «проститутка», как-то связанным с Катей и ее красивой юбочкой, а главное, гробовое молчание класса – все это вертелось и ворочалось в голове Коленьки, все требовало «поступка». А поступки, как мы с вами договорились, это всегда новое, а новое – это всегда «криминальное».

Ждать дальше, сдерживать глупые слезы – уже не было сил, и Коленька «разрядился» – «выстрелил». Не как Бен, но тоже вовремя.

Принеся в школу бутылочку с бензином, Коленька, чувствуя себя не живущим и свободно дышащем, а «плывущим», в ставшем вдруг чужим и вязком, пространстве «их» социума, поднялся в пустынный отсек «учительского» коридора, облил (руки у мальчика ходуном ходили) бензином дверь кабинета Лидии Александровны и поджег.

Поджег, поросенок такой, а зажигалку у отца подтянул.

Ну, вот. Вот и он совершил преступление. «Жизнь» началась.

Пожары в общественных местах всегда привлекают много зевак – во всем мире людям нравится наблюдать, как горят магазины, банки или правительственные учреждения – это очень впечатляет.

– Сегодня был на пожаре – куча народу сгорело, все – конторские служащие, – говорит за ужином усатый глава семейства где-нибудь в Колумбии, обжигаясь горячим бурито.

– Деток их теперь куда девать, разве в спецлагерь? – задумчиво фантазирует креолка-супруга, сидящая в переднике и в чепце (Колумбийцы очень чистоплотны на кухне!) напротив мужа.

Судьба деток служащих, вообще, деток чиновников очень беспокоит простое общество. Общество зорко следит за этими детками, и только и ждет момента, когда о них придется позаботиться.

… … …

Знания, передаваемые из мира взрослых в мир детей, пропускаются через учителя-интерпретатора – это правило.

Географию и историю одновременно в школе Бена подавал лысый Боб Хэд, человек в старых ботинках, с темной кожей, прошлым и душой.

Вся история человечества виделась ему, как непрерывный обман публики – он так и заканчивал, обыкновенно, тему:

– Рим, Греция, цивилизации прошлого – все это – обман общественного мнения.

Или.

– Война за независимость, отмена рабства, права и свободы граждан – все это – обман общественного мнения.

Вам любопытно, как «обман общественного мнения» подытоживает географическую тему?

Вот так:

– Доказательством шарообразности Земли служит только ее тень на Луне. Тень! Это не что иное, как обман общественного мнения.

Или.

– Высчитывая звездный параллакс, астрономы принимают луч света прямым, хотя глядя на свечу, мы видим, что свет колеблется – все это – обман общественного мнения.

Знания, передаваемые таким вольным образом, оставляли в юных головах много свободного места для фантазий, развлечений и, что нас особенно интересует, для любви.

И Бен и Коленька, став подростками, испытали это животворящее чувство – чувство влюбленности в «образ». Да, они, как и все, испытали это благодатное, здоровое помешательство, становясь, потихоньку, мужчинами.

А, я забыл упомянуть – в школу к Коленьке, после чуть было не сгоревшей двери кабинета завуча, наведывался умного вида мужчина, вроде бы, следователь. Он ласково, с шуточками беседовал с ребятами, и с Коленькой, естественно, и тихо, но убежденно предлагал «стать настоящим человеком», и сообщить, «если что узнаешь», ему по телефону.

Коля, как все, сунул карточку с номером телефона в карман, и долго думал, что он, Коленька, теперь, видимо, навсегда чужой для этого мужчины, завуча Лидии Александровны и всех «настоящих людей».

Ему было холодно и одиноко.

Но свободно.

… … …

«Из учителей мудрый правитель особенно выделяет

грамматиков и каллиграфов – их пестование

улучшает покорность в учениках.

Покорный ученик никогда не допустит такую бестактность -

обсуждать происходящее».

(…)

«Когда я был еще очень юным,

мне было позволено присутствовать на чайной церемонии.

Она происходила в красной Драконовой беседке, что

в старом императорском парке, возле южных ворот

– дело было весной, в пору цветения слив.

Было приятно слушать отдаленные возгласы караульных:

«Двое – к воротам, трое – в конец дорожки!»

А величавые сановники, а придворные дамы в изысканных нарядах!

Я помню, как отец выразил пожелание,

чтобы какая-нибудь из дам напомнила присутствующим старых поэтов,

и госпожа Тайхоу, совсем юная, ей было не больше четырнадцати,

стала читать.

Она читала, и искоса поглядывала на меня,

а я, украдкой, поглядывал на нее

– она была очень красива в зеленом платье с серебряными лотосами,

и мы не могли сдерживать улыбки.

В конце концов, отец велел нам идти в сад, гулять.

«Молодые люди еще успеют насладиться церемониалом», – сказал он,

– «а теперь, пусть любуются сливой».

В старину люди смотрели на все с мудрой простотой».

(…)

– Вот, о, вот эта красная, надень-ка … просто, королева подиума, «он» с ума сойдет, точно.

– А эта? Тоже красная, но в клеточку. Милая, правда?

– Эта? Эта, вообще, сногсшибательная. С этим поясом – «отпад». Да, «он», точно, упадет.