– Есть еще синяя. Как тебе?
– О, слушай, слушай, синяя. «Держи меня, мама, я лечу!» О, я сейчас умру. Слушай, я хочу такую. Да, «он» умрет, просто. Просто, умрет.
– Не знаю, какую выбрать.
– Красную.
– Красную, которая «с ума сойдет», или которая «упадет»?
– Померь-ка еще, подумаем. Нет, все-таки, которая «с ума сойдет».
У нее поясок симпатичнее.
… … …
«Пацаны, когда взрослеть начинают, девчонок боятся и интересуются, интересное-то всегда пугает – а как? Природа жизни. Вот именно, «как?» и боятся.
А «устаканятся» маленько – и тогда главное – не «как?», а главное – «с кем?». Кто «она», и кто «ты». Да, вот ты-то, именно, кто?»
… … …
Украв накануне двадцать долларов из церковной копилки, Том Хэнк и Бен Гарнер шли теперь – была середина прекрасного, нежаркого летнего дня, чуть ближе к вечеру – к Салли-Верзиле, подгоняемые мучительным до бессонницы любопытством – любопытством, пересиливающим нормальный страх здоровых существ, любопытством, заглушающим брезгливость и отметающим все резонные доводы «не делать так, парни», – они решили попробовать: как «это» с женщиной? Понятно, что женщина для такой пробы должна была быть продажной – спецшкол для такой науки пока не заведено.
Найти женщину, ожидающую от мужчины, когда тот будет ее «покупать» – не проблема в цивилизованном, культурном обществе – их полным полно в каждом «кластере», но что значит «найти»? К ней ведь надо как-то подойти, обратится, как-то все это сделать правильно, с достоинством и без суеты, как у людей принято, а то на смех подымут – стыда не оберешься.
Мы-то с Вами знаем, как положено обращаться к даме, когда Вы намерены заняться с ней кое-чем, а Бен и Том не знали – им и было-то всего по пятнадцать! – для того они и шли к Салли, как к мудрому старшему брату и вождю – за помощью в обряде «инициации».
Салли-Верзила играл в мяч с двумя жлобами-приятелями на старой, с порванным травой асфальтом, баскетбольной площадке за бывшей, теперь зарастающей молодым сосновым лесом, фабрикой детских игрушек. Игра эта временами напоминала баскетбол, а временами просто веселую стрельбу мячом-ядром – было забавно наблюдать, пригубляя виски, как мяч «дубасил» нехилых парней, валя с ног и чуть не оглушая, – да за ней и наблюдали две симпатичные, ярко намакияженные девушки – Бэсси-Мандаринка – пышная и вкусная и Пантера – Мэри – та была худее в разы, но тоже – та.
– Салли, – сказал Том в перерыве между ударами, – мы хотим сделать Бену подарок – поздравить с днем рождения.
(Эту фразу придумывали чуть не полдня).
– Молодец, Бен, ты правильный чел, – прогудел Салли.
– Мы решили – пусть у него будет девушка!
Друзья замерли, ожидая вердикта. Бен был серый от нервного озноба.
Салли глотнул пива.
– Ну, пускай будет. Давно пора, Бен, – кругом полно девчонок, выбирай.
Искатели «запретного плода» поерзали:
– Ты не понял, Салли, не девушка – девушка, а, вроде как, женщина.
До Салли дошло. Он иронично посмотрел на Бена:
– Когда мне было, сколько тебе, Бен, девчонки сами вешались мне на шею, да, просто липли, как эта жвачка, так что отдирать приходилось. Не дело молодому темнокожему джентльмену платить девке за услугу, будто он какой-нибудь сопливый клерк. Будто он член городского совета. Конгрессмен вонючий.
Друзья были пристыжены.
– Это подарок, Салли, вроде парка с «горками».
Салли развеселился:
– Хорошо сказано! «Горки»!
Он повернулся к девушкам:
Э, красотки, кто поиграет с моим братцем?
Пантера-Мэри даже не обернулась – она увлеченно пилила ногти, а Бэсси-Мандаринка (от скуки, что ли?) спросила, потягиваясь:
– Деньги есть?
И увидав, торчащие в нервном кулаке купюры, купюры – волшебные билетики в таинственный мир взрослых наслаждений, добавила голосом дежурной медсестры, вызывающей умирающего туберкулезника на «укол»:
– Пошли.
Место для любовных свиданий, а Бэсси-Мандаринка этими свиданиями и промышляла, было тут же, неподалеку, за густыми, ломаными-переломанными кустами орешника на зеленой полянке под старым, раздвоенным, как два пальца в знаке «виктори», дубом. Эта развилка в стволе была очень знакома Бэсси – очень. Мандаринка попрыгала на одной ноге, потом на другой, стаскивая тугие джинсы сразу вместе с трусиками, сложила их стопочкой и положила на развилку. Потом достала из кармана куртки мандарин, очистила и взяла дольку в рот.
Она любила сладкое во время нудной работы.
– Ну, давай, Бен, не облажайся, – и она повернулась к Бену спиной, и она оперлась на развилку дуба, и она была, как Аризонский чернослив на базарном лотке, и там была, говоря языком Михайло Ломоносова, «бездна звезд полна».
Надо ли упомянуть, что птички-ореховки щебетали, а цветы благоухали? Упомянул.
У Бена на секунды остановилось трепетное (с утра) сердце, потом ноги в коленках стали ватными (выражение избитое, но точное – используем и мы – нам-то что?), – «вот же, вот то, что следует пройти, и чего ты и хотел», а потом с Беном приключилось то, что в народе называют «медвежья болезнь».
– Я сейчас! – крикнул он, подчиняясь желанию более могучему, но менее поэтизированному, рывком освобождаясь от путающихся штанов и прыгая в гущу орешника.