Вместилище духа. История трепанации в разных культурах

Совершенно другую интерпретацию картины дает немецкая исследовательница Розмари Шудер. Некто приходит к доктору и просит: «Господин, удали мне коренной зуб». И мастер медицины начинает свою операцию, вскрывая череп. «Meester snyt die Keye ras, myne name is Lubbert, das». Keye обозначало на голландском также коренной зуб. Р. Шудер определяет цветы на картине Босха как водяные лилии Nymphea alba. Еще Гален писал об успокоительном действии этого растения.

Чешский искусствовед Ханна Волавкова предложила рассматривать картину Босха в контексте с другими произведениями, образующими так называемый квадриптихон. Две части «Der hinkende Pilger» (Хромой пилигрим), «Der Gaukler» (Шут, Обманщик) хранятся в других собраниях, четвертая часть утрачена. По мнению Волавковой, квадриптихон создавался с целью ответить на вопрос «Что такое человек?». На фрагменте квадриптихона «Steinoperation» лекарь изображен в необычном головном уборе, что позволяет идентифицировать удаление камня из головы пациента как алхимическую процедуру. Волавкова полагает, что речь идет о философском камне. Алхимики, пытавшиеся его добыть, работали с ртутью. В свою очередь, ртуть олицетворяет планету Меркурий, а согласно средневековым представлениям, символом Меркурия был шут. Таким образом, возможно, произведение Босха представляет собой аллегорию планеты Меркурий – воздуха и сангвинического темперамента. Другие части квадриптихона можно интерпретировать сходным образом: тогда «Gaukler» представляет Луну, воду и флегматический темперамент; «Der hinkende Pilger» олицетворяет Сатурн, землю и меланхолию; утраченная часть – Солнце, огонь и холерический темперамент.

По мнению российских искусствоведов, удаление «камня глупости» из головы деревенского простака представляет собой не просто примитивную знахарскую операцию, а попытку магико-мистического преобразования человеческой природы. Картину можно воспринимать как насмешку, но можно и разглядеть в ней неортодоксальный, алхимический смысл.

Про фландрца Адриана Браувера (1605–1638 гг.) пишут, что он любил изображать сцены «жестокого домашнего врачевания». На его картине из коллекции Государственного Эрмитажа изображена сцена очередного извлечения «камня глупости» (Рис. 40). Как и у Босха, операция происходит под открытым небом. Помимо больного и хирурга, весьма увлеченного операцией, активное участие в действии принимают нищие, крестьяне, дети, причем зрители явно получают большое удовольствие от происходящего. Несомненно, болезненная операция вызывает у присутствующих не жалость, а смех и веселье. Почему же столь неадекватна, по современным представлениям, реакция собравшихся поглазеть на трепанацию? Или сюжетная ситуация, запечатленная на картине Браувера, иллюстрирует мысль Иммануила Канта «во всем, что должно возбуждать громкий смех, должно быть нечто противное разуму»?

Рис. 40. Адриан Браувер. Операция по извлечению камня глупости. 1620-е гг.

Любопытно, что в некоторых древних культурных системах глупцов (дураков, шутов) связывали с мрачными символическими образами. Они были инверсиями королей и правителей, ими заменяли последних во время ритуалов жертвоприношения. Вспомним и об отношении к юродивым как «божьим людям» в отечественной культурной традиции, об их особой связи с царями (характерный литературный пример – «Борис Годунов» А. С. Пушкина). Юродство в православии было одной из форм интеллектуального критицизма, сближаясь в этом смысле с феноменом античных киников или мусульманских дервишей. Юродивый – актер, ибо наедине с собою он не юродствует. Для зрителя он надевает личину безумия, глумится как скоморох, «шалует». Осмеяние порока и зла – одна из форм протеста в юродстве, причем смех – «надзаконное» средство. И в поведении, и в философии юродство тесно соприкасается с институтом шутов Западной Европы. Основной постулат философии шута: все дураки, а самый больший дурак тот, кто не знает, что он дурак. Кто сам себя признал дураком, перестал быть таковым. То есть единственный неподдельный мудрец – это юродивый, притворяющийся дураком. Общая черта и православного юродивого, и шута римско-католической Европы – отчуждение от общества. Как писал известный российский ученый А. М. Панченко, «юродивый становился в позу отверженного; шут был неприкасаем. По городскому праву шут приравнивался к палачу, и ему запрещалось селиться среди добропорядочных горожан».