Влюбленный злодей

– На следующий день после… случившегося, – весьма неуверенно ответила Юлия.

– А кто ставил? – снова спросил я.

– Я этого не знаю, – слово в слово повторила Юлия уже однажды сказанную фразу и зябко повела плечами. По ее лицу пробежала тень беспокойства. – Простите, мне становится нехорошо, – промолвила она. – Если у вас больше нет ко мне вопросов, я пойду к себе…

– Да если бы и были, я бы не посмел вас задерживать, – проявил я невиданную для себя тактичность.

Юлия встала. Я тоже поднялся и простоял в почтительном полупоклоне до тех пор, пока юная графиня не вышла из комнаты. Потом из другой двери появилась Евпраксия и, взяв свечу, проводила меня к выходу.

В целом я был доволен состоявшимся разговором. А еще у меня назрело несколько вопросов к судебному следователю Горемыкину…

10. Ох уж эта веревочная лестница

Я проспал едва ли не до обеда. Ночной допрос графини Юлии Борковской я воспринял как некое мистическое свидание, облаченное в мантию таинственности. Беседа эта была скорее приключением, нежели официальным допросом, пусть и выходящим за рамки рядового.

Следует признать, что после такого приключения девушка, с которой я провел ночью час с четвертью, скорее мне понравилась, нежели вызвала антипатию или равнодушие. Мне импонировало то, как она держалась и как говорила. Мне понравился ее голос – негромкий, но ровный и твердый. В юной Юлии Борковской чувствовались характер и недюжинная воля – то, чего недостает многим нынешним молодым людям, только-только вступающим в жизнь. Возможно, именно поэтому они поддаются агитационной патетике и лишенным всякого смысла противоправительственным призывам.

В здание суда я вошел без четверти три пополудни. Николай Хрисанфович находился в своем кабинете вместе с двумя офицерами кадетского корпуса, которых судебный следователь вызвал для дачи дополнительных показаний. Что Горемыкин, невзирая на мое появление в городе, продолжает вести следствие в им самим заданном русле, я не сомневался. Это было в характере Николая Хрисанфовича. К тому же, так или иначе, Горемыкину надлежало довести расследование этого дела до логического конца, собрав все имеющиеся факты и доказательства для сдачи дела окружному прокурору и затем для передачи его в суд. Но вот как он это делает: в противовес моему расследованию или непредвзято (что тоже, кстати, в его характере) – это был вопрос.

Надлежит сказать, что мне решительно повезло, что я застал этих двух офицеров в кабинете судебного следователя Горемыкина. С поручиком Депрейсом мне все равно предстояло встретиться в ближайшее время, чтобы допросить его. Второй офицер, подпоручик Архангельский, также фигурировал в деле отставного поручика Скарабеева как свидетель, правда, довольно второстепенный, однако задать ему парочку вопросов тоже было бы не лишним.

Представившись офицерам, я присел в сторонке. Николай Хрисанфович продолжил их опрашивать. Допрос происходил в весьма интересном для меня направлении и напрямую касался приготовленного мною для Горемыкина вопроса касательно лестницы, по которой отставной ныне поручик Скарабеев мог взобраться в окно второго этажа дома Борковских. Согласно произведенного Горемыкиным следствия, не обнаружившего никаких следов деревянной лестницы ни на земле, ни под окном комнаты юной графини Юлии Борковской, Николаем Хрисанфовичем было выдвинуто предположение, что для проникновения в спальню Юлии Александровны была использована лестница веревочная. Верхним концом крепившаяся будто бы на мансарде, в которой проживал пропавший на сей момент платный приспешник Скарабеева лакей Григорий Померанцев.

Предположение про веревочную лестницу до сегодняшнего дня было шатким и оставалось лишь предположением, однако допрос подпоручика Архангельского пролил свет и на это обстоятельство. Оказалось, что у него имелась веревочная лестница, которой снабдил его не кто иной, как поручик Скарабеев.

– Когда это произошло? – спросил судебный следователь Горемыкин и покосился на меня. Его взгляд означал единственное: если вы до сих пор имели сомнения касательно причастности отставного поручика Скарабеева к происшествию, случившемуся в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июля, то теперь, надо полагать, все сомнения развеялись, как утренний туман под лучами восходящего солнца.

– Где-то в первых числах июля, – последовал ответ.

– То есть за три с лишним недели до нападения Скарабеева на Юлию Борковскую?

– Ну, да. Примерно так, – немного подумав, ответил подпоручик Архангельский. – Но я честью уверяю вас, что лестница эта была у меня, когда… свершилось… нападение на юную графиню.

– А для чего вам была нужна такая лестница? – поинтересовался Николай Хрисанфович.