Влюбленный злодей

Ему повезло, как это случается с людьми трудолюбивыми. По остаткам варенья на бумаге Игнатий Антонов нашел торговца, продававшего такой сорт клубничного варенья, и установил всех покупателей, его купивших. Таких оказалось семеро. В течение одного дня проверив всех покупателей, околоточный надзиратель заподозрил некоего Аверьяна Маврина, купившего аж две большие банки.

Околоточный, нагнав жути на Маврина, сумел его разговорить, и тот, опасаясь бессрочной каторги, в обмен на облегчение участи, без сожаления сдал своих подельников и назвал адрес малины[6], где бандиты по обыкновению отмечали удачно проведенное дело. На тот же притон, располагавшийся в десяти шагах от трактира Сметанкина на Самокатской площади, навел Германца и один из осведомителей.

Совместное решение околоточного надзирателя Антонова и сыскаря Германца было однозначным:

– Надо брать, покуда они тепленькие. А вот как протрезвеют, там уже будет посложнее.

В подмогу привлекли дюжину нижних полицейских чинов. Обложили хазу[7] на Самокатской и рано поутру, когда сон особенно крепок, ворвались в притон и повязали всех до единого. В том числе и Гришу Померанцева.

Все это вкратце рассказал сам Михаил Германец, когда нанес мне визит в гостиницу.

– Теперь Гришка Померанцев в полицейском управлении, теперь он ваш, можете его допросить.

– С превеликим удовольствием, – отозвался я и, надев сюртук, вышел следом за Михаилом.

* * *

Бывший лакей Борковских оказался человеком среднего роста с маловыразительной внешностью и примерно одного со мною возраста. Небольшие усики, которые он начал отращивать после изгнания из дома Борковских, делали его похожим на человека с рекламной картинки. А точнее, на того самого молодого человека в канапе с широкой лентой и при бабочке, который держит под руку даму в соломенной шляпке на рекламном плакате парфюмерного товарищества «Брокаръ и К°».

Бегающие глазки Гриши Померанцева изначально лишали к нему всяческого доверия и вызывали вполне объяснимое отторжение, хотя такому чувству поддаваться не следовало: мне, как судебному следователю, полагалось оставаться беспристрастным.

Я представился Померанцеву и предложил присесть. Он сел на краешек стула, желая казаться скромным и непритязательным.

Допрос я начал по всей форме:

– Ваше имя, возраст, происхождение, род занятий…

На вопросы Померанцев старался отвечать обстоятельно, заглядывая мне в глаза, чтобы понять, какое впечатление производят на меня его ответы. Словом, человек, сидящий передо мной, был весьма скользкий и неприятный. И я это чувствовал буквально кожей, как бы ни старался держать себя нейтрально.

– Как вы оказались в банде?

– После того как меня рассчитали и выгнали с позором за то, чего я не делал, я какое-то время промышлял поденной работой, а потом встретился со своим давним знакомцем Аверьяном Мавриным. Он предложил мне стать членом их шайки, и я согласился. А что мне оставалось делать: к тому времени я уже изрядно оголодал. – Померанцев снова бросил короткий взгляд на меня, ища понимания и сочувствия. Не отыскав ни того, ни другого, продолжил: – Через день меня взяли на дело: они грабили винную лавку, а я стоял на стреме. Потом мы подломили магазин на Пожарской улице и склад мануфактуры на Московской. А вот когда грабили лавку на Макарьевской улице, невесть откуда появился сторож, и Сисявому пришлось его порешить. Иначе сторож мог поднять шум, и нас бы всех повязали.

Бывший лакей Борковских замолчал и натужно вздохнул.

– Вас и так всех повязали, – заметил я, не найдя нужным скрывать сарказм. – Сисявый – это кто?

– Наш вожак, – ответил Померанцев, опять коротко глянув на меня.

– Ты сказал, что тебя рассчитали и выгнали за то, чего ты не делал. – Я в упор посмотрел на отставного лакея: – А чего именно ты «не делал»?

– Да ничего не делал, – едва не вскричал Григорий Померанцев. – Ни в чем я не виноват!

– Значит, ты не брал подметных писем у поручика Скарабеева? – продолжал я в упор смотреть на бывшего лакея.

– Не брал, – ответствовал он.

– Не доставлял их в дом генерала Борковского и не раскидывал по дому? – допытывался я.

– С какой стати мне это делать! – последовал ответ.

– Не наушничал Скарабееву, что творится в доме генерала?

– Нет же!

– И лестницу в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое июля на мансарде не крепил? – На этот раз мне удалось заглянуть в глаза Померанцева.

– Какую такую лестницу? – недоуменно спросил отставной лакей, выдержав мой взгляд.

– Веревочную, – уточнил я, на что получил очередной ответ:

– Нет. Меня тогда и в доме-то не было…

Повисла пауза, которую я нарушил очередным вопросом:

– А где ты был?

– Мне бы не хотелось, дабы…

– Говори! – прикрикнул я на бывшего лакея и нынешнего громщика, вздумавшего играть передо мной в благородство, какого у него отродясь не бывало.

– Той ночью я был у одной женщины, – не очень уверенно произнес отставной лакей.

– Как зовут эту женщину? Ее адрес? – заторопил я Гришу Померанцева. Не следовало давать преступнику времени на обдумывание вопросов, важно сбить ход его мыслей и поймать на противоречиях.