– Кстати, Шаса, вечер пятницы. Приглашение в силе. В восемь вечера. Черный галстук или парадный мундир.
Сара Стандер лежала одна в темноте в кровати с бронзовыми украшениями. Старшие дети спали в соседней комнате. Колыбелька младенца стояла рядом с кроватью, малышка мирно сопела во сне.
Часы на городской ратуше пробили четыре часа. Сара прислушивалась к их бою каждый час после полуночи. Она уже подумала, что надо бы выйти в соседнюю комнату и проверить, укрыты ли дети – маленький Петрус вечно сбрасывал с себя одеяло, – но тут она услышала, как осторожно открылась кухонная дверь, и насторожилась, сдерживая дыхание.
Рольф прошел в ванную комнату и начал раздеваться; дважды стукнулись об пол его ботинки, потом, чуть позже, скрипнула дверь в спальню, и кровать дрогнула под его весом. Сара притворилась спящей. Рольф впервые вернулся домой так поздно. Он вообще очень сильно изменился после возвращения Манфреда.
Сара лежала без сна, думая: «Он приносит неприятности. Он погубит всех нас. Я тебя ненавижу, Манфред де ла Рей».
Она знала, что Рольф рядом с ней тоже не спит. Она ощущала его беспокойство, напряжение. Медленно текли часы, и Сара заставляла себя лежать неподвижно. Потом захныкала малышка, и она взяла ее в кровать и приложила к груди. У Сары всегда было много отличного молока, и девочка, напившись и срыгнув, опять заснула. Сара уложила ее в колыбель, а когда снова нырнула под одеяло, Рольф потянулся к ней. Оба молчали, и Сара собралась с духом, чтобы принять его. Она ненавидела интимную близость с мужем. Эти совокупления никогда не походили на те незабываемые моменты с Манфредом. Но сегодня Рольф вел себя иначе. Он овладел ею быстро, почти грубо, так же быстро кончил с громким хриплым вскриком и тут же упал на постель и заснул. А Сара лежала и слушала, как он храпит.
За завтраком она осторожно спросила:
– Ты где-то был прошлой ночью?
Он вдруг разозлился.
– Закрой рот, женщина! – рявкнул он на жену, использовав слово
– Ты впутался в какую-то опасную глупость. – Сара не обратила внимания на предупреждение. – У тебя трое малышей, Рольф. Ты не можешь себе позволить…
– Хватит, женщина! – закричал он. – Это мужское дело! Не лезь в него!
Не добавив больше ни слова, он ушел в университет, где читал лекции на юридическом факультете. Сара знала, что через десять лет он может получить кафедру, если только не впутается прежде в какие-нибудь неприятности.
Прибравшись в доме и застелив постели, Сара усадила детей в большую двойную коляску и повезла их по тротуару к центру деревни. Она остановилась один раз, чтобы поговорить с другими женами преподавателей, и еще раз – чтобы купить леденцов для старших детей. Потом, расплачиваясь за сладости, она заметила заголовки газет, лежавших на прилавке.
– Я возьму еще и «Бюргер».
Она перешла дорогу и села на скамейку в парке, чтобы прочитать историю взрыва товарного поезда где-то на плато. Потом аккуратно сложила газету и задумалась.
Рольф накануне ушел сразу после обеда. Взрыв прогремел в десятом часу вечера. Сара оценила время и расстояние, и от холодного, парализующего ужаса у нее свело живот. Она снова усадила детей в коляску и направилась к почте. Коляску она поставила рядом со стеклянной телефонной будкой, чтобы хорошо ее видеть.
– Центральная, пожалуйста, соедините меня с главным полицейским управлением Кейптауна.
– Оставайтесь на линии.
Внезапно до Сары дошла вся чудовищность того, что она собиралась сделать. Разве могла она сдать полиции Манфреда де ла Рея, не предав тем самым и собственного мужа? Тем не менее она знала, что ее долг – остановить Рольфа, не дать ему совершать столь ужасные дела, которые непременно приведут к катастрофе. Это был ее долг перед мужем и детьми.
– Полицейское управление Кейптауна. Могу чем-то помочь?
– Да, – пробормотала Сара, но тут же сбилась. – Нет. Простите. Это не важно…
Она повесила трубку, выскочила из телефонной будки и решительно покатила коляску обратно к их коттеджу. Сев за стол в кухне, она тихо заплакала, растерянная, одинокая, неуверенная. Но немного погодя вытерла фартуком глаза и приготовила себе кофе.
Шаса поставил «ягуар» через дорогу от дома Блэйна Малкомса, но вышел не сразу. Он сидел и обдумывал то, что собирался предпринять.
«Наверное, снова выставлю себя идиотом», – подумал он и повернул зеркало заднего вида так, чтобы увидеть себя в нем. Он провел по волосам расческой и поправил повязку на глазу. Затем выбрался из машины.
Автомобили стояли друг за другом по обе стороны Ньюленд-авеню. Это был большой прием, на две или три сотни гостей, но Блэйн Малкомс был важным человеком, а обручение его дочери – важным событием.