Власть меча

От Гавра они поехали по пыльным дорогам северо-запада Франции, через городки, в названиях которых до сих пор слышались отзвуки ужаса, – Амьен и Аррас. Зеленая трава покрыла грязные поля, где сражался Блэйн, а ряды белых крестов на солнце казались яркими, как маргаритки.

– Дай бог, чтобы человечеству больше никогда не пришлось пережить это, – негромко произнес Блэйн, и Сантэн потянулась к нему и сжала его руку.

В маленькой деревушке Морт-Ом они остановились перед гостиницей на главной улице; и когда Сантэн вошла туда, чтобы спросить, есть ли свободные номера, мадам за стойкой портье мгновенно узнала ее и пронзительно закричала:

– Генри, viens vite![17] C’est mademoiselle de Thiry du château…[18]

Она бросилась к Сантэн, чтобы обнять ее и расцеловать в обе щеки.

Какого-то коммивояжера выставили прочь, и лучшие номера были отданы в распоряжение Сантэн и ее компании; понадобились некоторые объяснения, когда Сантэн и Блэйн попросили разные комнаты, зато ужин, который им подали в тот вечер, оказался бесконечно ностальгическим для Сантэн: он включал в себя блюда из дичи и трюфелей, открытый яблочный пирог, а также местное вино. Мадам стояла рядом со столом и рассказывала Сантэн все местные новости – о смертях, рождениях, браках, побегах с возлюбленными и внебрачных связях за последние девятнадцать лет.

Ранним утром Сантэн и Шаса оставили всех спать и поехали к шато. Теперь это были развалины, черные обгорелые стены, пронизанные пустыми окнами и пробоинами от снарядов, заросшие и заброшенные; Сантэн, стоя среди руин, оплакивала отца, сгоревшего вместе с огромным домом, вместо того чтобы бежать от приближавшихся немцев.

После войны имение было продано за долги, накопленные старым владельцем за долгие годы беспечной жизни и пьянства. Теперь оно принадлежало «Хеннесси», крупной коньячной фирме; старый граф наверняка порадовался бы такой иронии; Сантэн улыбнулась при этой мысли.

Они с Шасой поднялись на холм за разрушенным шато, и с вершины Сантэн показала на фруктовый сад и лесопосадки, обозначавшие границу аэродрома военного времени.

– Вон там базировалась эскадрилья твоего отца, за фруктовым садом. А я каждое утро ждала здесь, когда пролетят самолеты, и махала им, провожая в бой.

– Они летали на SE5a, да?

– Это позже. А сначала у них были старые «сопвичи», разведчики. – Сантэн смотрела в небо. – Машина твоего отца была ярко-желтая. Я называла его le petit jaune, желтый малыш… так и вижу его сейчас, в летном шлеме… Он обычно поднимал очки, чтобы я могла видеть его глаза, когда он пролетал мимо. О Шаса, каким он был благородным, веселым и молодым… молодой орел, взлетающий в синеву…

Они спустились с холма и медленно поехали обратно по дороге между виноградниками. Сантэн попросила Шасу остановиться рядом с небольшим каменным амбаром на углу северного поля. Шаса недоуменно наблюдал за ней, а Сантэн несколько минут постояла в дверях крытого соломой строения, а потом вернулась к «даймлеру» с блуждающей на губах улыбкой и мягким светом в глазах.

Увидев вопросительный взгляд сына, она пояснила:

– Мы с твоим отцом обычно встречались здесь.

Шаса внезапно догадался, что его зачали именно в этом старом шатком амбаре в чужой стране. И пока они возвращались к гостинице, он свыкался с этим странным знанием.

У въезда в деревню, перед маленькой церковью с позеленевшим медным шпилем, они снова остановились и зашли на кладбище. Могила Майкла Кортни находилась в дальнем конце, под большим тисом. Сантэн приказала привезти из Африки надгробный памятник, но сама его еще не видела. Мраморный орел, сидящий на потрепанном боевом знамени, широко раскинул крылья, готовый взлететь. Шаса подумал, что это слегка вычурно для мемориала в память о погибшем.

Они остановились перед могилой и прочитали надпись:

ПОСВЯЩАЕТСЯ ПАМЯТИ КАПИТАНА МАЙКЛА КОРТНИ ИЗ КОРОЛЕВСКИХ ВОЕННО-ВОЗДУШНЫХ СИЛ, ПОГИБШЕГО В БОЮ 19 АПРЕЛЯ 1917 ГОДА.

НЕТ БОЛЬШЕ ТОЙ ЛЮБВИ, КАК ЕСЛИ КТО ПОЛОЖИТ ДУШУ СВОЮ ЗА ДРУЗЕЙ СВОИХ.

Шаса ожидал, что его должна глубоко тронуть могила отца, но вместо этого ощущал отстраненность и безразличие. Человек под этим могильным камнем превратился в прах задолго до рождения Шасы. Он чувствовал себя гораздо ближе к Майклу Кортни, будучи за шесть тысяч миль отсюда, когда спал на его кровати, надевал его старый китель, держал его дробовик «парди» и его удочки или пользовался его авторучкой с золотым пером и его платиновыми с ониксом запонками.

Они вернулись по тропинке к церкви и нашли в ризнице священника. Это оказался молодой человек, ненамного старше Шасы, и Сантэн ощутила разочарование, потому что его юность словно нарушала ее тонкую связь с Майклом и с прошлым. Однако она подписала два крупных чека, один для ремонта медного шпиля церкви, второй – чтобы вечно оплачивать свежие цветы на могилу Майкла каждое воскресенье, после чего они с Шасой вернулись к «даймлеру», сопровождаемые горячими благословениями священника.

На следующий день они поехали в Париж; Сантэн забронировала номера в отеле «Риц» на Вандомской площади.