И Эйб Абрахамс, раздувающийся от гордости, подхвативший Дэвида под руку, и доктор Твентимен-Джонс, высокий и унылый, как африканский марабу, держались рядом с Сантэн. Они приехали из Виндхука, чтобы проводить ее. Само собой, здесь были и сэр Гарри с Анной, как и Оу Баас генерал Смэтс, и его маленькая жена с пушистыми волосами, в очках в стальной оправе, похожих на очки с рекламы чая «Мазаватти».
В дальнем углу, окруженный целой стайкой юных леди, Шаса рассказывал им некую захватывающую историю, и девушки весело взвизгивали и ахали от недоверчивого изумления, но вдруг он потерял нить повествования и уставился в иллюминатор рядом с собой. Оттуда он видел палубу, и его внимание привлекла головка девушки, проходившей мимо.
Он не мог рассмотреть ее лица и успел увидеть только ее голову сбоку, каскад золотисто-каштановых волос, длинную стройную шею и маленькое ухо, которое вызывающе высунулось из локонов. Это был мгновенно мелькнувший образ, но что-то в повороте этой головы заставило Шасу мгновенно потерять интерес к девицам, стоявшим перед ним.
Он приподнялся на цыпочки, расплескав шампанское, и высунулся в иллюминатор, но увидел только спину прошедшей девушки. У нее была невообразимо тонкая талия, но при этом соблазнительная маленькая попка, слегка раскачивавшаяся и заставлявшая юбку ритмично колыхаться. Икры девушки были безупречно очерченными, а лодыжки – стройными и узкими. Она повернула за угол, в последний раз качнув ягодицами и оставив Шасу с твердым решением увидеть ее лицо.
– Прошу извинить меня, леди.
Его слушательницы разочарованно вздохнули, но он аккуратно выбрался из их кружка и начал продвигаться к двери каюты. Однако, прежде чем он туда добрался, громовой рев сирен предупредил провожающих, а за ним последовал и голос:
– Последняя минута, леди и джентльмены, все провожающие должны сойти на берег, все сходят на берег!
И Шаса понял, что опоздал.
«Да она, наверное, так себе… сзади как божество, спереди как черт… И почти наверняка просто провожает кого-то», – старался утешить себя Шаса.
Потом подошел доктор Твентимен-Джонс, чтобы пожать ему руку и пожелать удачи в Берлине, и Шаса постарался забыть ту гриву золотых локонов и сосредоточиться на светских обязанностях, но это оказалось не так-то просто.
Выйдя наконец на палубу, Шаса стал высматривать золотую копну среди тех, кто шел к трапу, и в толпе провожающих на причале, но Сантэн потянула его за руку, а между пароходом и сушей уже появилась растущая полоса воды.
– Идем, chéri, проверим места в столовой.
– Но тебя пригласили за стол капитана, мама! – возразил Шаса. – Это же такое приглашение…
– Да, но вы с Дэвидом не приглашены, – напомнила ему Сантэн. – Идем, Дэвид, выясним, куда они намерены вас посадить, и, если не понравится, заставим все поменять.
Шаса понял, что мать что-то задумала. Обычно она считала само собой разумеющимся, что ей предоставят лучшее место, что ее имя гарантирует все необходимые привилегии, но сейчас она настаивала и в ее глазах светился хорошо знакомый Шасе огонь, который юноша называл «искра Макиавелли».
– Ладно, идем, – снисходительно согласился он, и они втроем спустились по лестнице с ореховыми панелями на нижнюю палубу.
Внизу небольшая компания опытных путешественников любезничала со старшим стюардом; пятифунтовые купюры исчезали в кармане вежливого джентльмена, не оставив даже выпуклости, и в плане рассадки пассажиров какие-то имена стирались, а какие-то вписывались на их место.
Немного в стороне от этой группы Шаса увидел высокую фигуру человека, которого мгновенно узнал. Что-то в этом человеке – возможно, выжидательный поворот головы в сторону лестницы – подсказало Шасе, что тот кого-то ждет; а сияющая улыбка при виде Сантэн объяснила, кого именно.
– О, мама! – воскликнул Шаса. – А я и не знал, что Блэйн сегодня тоже отплывает… я думал, он отправится позже, с другими…
Он умолк. Он почувствовал, как сжались пальцы матери на его локте и как у нее слегка перехватило дыхание при виде Блэйна.
«Они заранее это устроили, – сообразил наконец Шаса с веселым удивлением. – Так вот из-за чего она волновалась! – И тут он окончательно все понял. – Я бы никогда не подумал такого о собственной матери, но ведь они любовники! И были ими все эти годы, а я ничего не замечал!»
Ему вспомнилось множество мелочей, казавшихся незначительными прежде, но теперь они приобрели важность.
«Блэйн и мама, чертов ты слепец! Кто бы мог подумать… – Его охватили противоречивые чувства. – Конечно, из всех мужчин мира на эту роль я бы предпочел именно его…»
В это мгновение он сообразил, насколько Блэйн Малкомс смог заменить ему отца, которого он никогда не знал, но за этой мыслью тут же последовала волна ревности и морального негодования.
«Блэйн Малкомс, столп общества и правительства, и мама, которая постоянно хмурится на меня и качает головой… ах вы, дьяволы, как вы умудрились прятаться столько лет, почему никто ничего не заподозрил?»
Блэйн уже направлялся к ним:
– Сантэн, вот сюрприз!
А она засмеялась, протягивая ему правую руку: