Власть меча

Сара взяла на себя роль судьи-хронометриста на время вечерних тренировок Манфреда и Рольфа. Босая, она неслась коротким путем по склону холма и через лес, чтобы дождаться их на оговоренном заранее месте с секундомером, позаимствованным у дяди Тромпа, с влажной губкой и фляжкой холодного свежевыжатого апельсинового сока, чтобы они могли освежиться. Как только они обтирались, выпивали сок и готовились в обратный путь, она снова мчалась сломя голову, срезая дорогу через гребень холма или через долину, чтобы дождаться их на следующем этапе.

За две недели до отплытия Рольф был вынужден однажды пропустить вечерний бег, чтобы председательствовать на внеочередном собрании совета студенческих делегатов, и Манфред совершал пробежку в одиночестве.

Он длинными упругими шагами на полной скорости преодолел долгий крутой склон горы Хартенбос, выкладываясь до предела, и взглянул на вершину. Сара ждала его там; низкое осеннее солнце светило ей в спину, окружая золотым сиянием и просвечивая сквозь тонкую юбку, так что Манфред видел очертания ног девушки и все изгибы ее тела, словно она и не была одета.

Манфред невольно остановился на бегу и стоял, глядя на нее, его грудь вздымалась, а сердце колотилось не только от утомления.

«Как она прекрасна!»

Манфреда изумило, что он не замечал этого прежде, и последнее расстояние вверх по склону он прошел медленно, не сводя с нее глаз, смущенный внезапным осознанием и глубинной жаждой, желанием, которое постоянно подавлял и в существовании которого никогда не признавался самому себе, но теперь оно поднялось где-то внутри, угрожая поглотить его.

Сара сделала несколько шагов ему навстречу; она была настолько меньше Манфреда, что от этого, казалось, еще сильнее разгорелся его ужасающий голод. Она протянула ему влажную губку, но когда Манфред не сделал ни малейшего движения, чтобы взять предложенное, она подошла совсем близко и протянула руку, чтобы отереть пот с его шеи и плеч.

– Прошлой ночью мне приснилось, что мы снова в том лагере, – прошептала она, проводя губкой по его плечу. – Помнишь лагерь у железной дороги, Мани?

Он кивнул. У него перехватило горло, и он не смог ответить.

– Я видела маму в могиле. Это было ужасно. А потом все изменилось, Мани, там была уже не моя мама, а ты. Ты был такой бледный и красивый, но я знала, что потеряла тебя, и меня охватило такое горе, что мне и самой захотелось умереть и быть с тобой вечно.

Манфред протянул руки и обнял ее, а Сара всхлипнула и прижалась к нему. Ее тело было таким прохладным, мягким и податливым, а голос у нее дрожал:

– О Мани… Я не хочу терять тебя. Пожалуйста, вернись ко мне… без тебя я не хочу жить!

– Я люблю тебя, Сара.

Манфред произнес это хрипло, и Сара вздрогнула в его объятиях:

– О Мани…

– Я не осознавал этого прежде.

– Мани, а я всегда осознавала. Я полюбила тебя в первую минуту первого дня и буду любить, пока мы живы. – Сара всхлипнула и подняла голову. – Поцелуй меня, Мани, поцелуй меня – или я умру!

Прикосновение ее губ воспламенило нечто внутри его, и огонь и дым затмили разум и действительность. А потом они очутились под соснами рядом с тропой, лежа на постели из мягких иголок, а знойный осенний воздух шелком лежал на обнаженной спине Манфреда, но он был далеко не таким мягким, как тело Сары под ним, и не таким горячим, как влажная глубина, поглотившая его.

Манфред не понимал, что случилось, пока Сара не вскрикнула от боли и огромной радости, но к этому моменту было уже слишком поздно, и Манфред понял, что отвечает на ее крик, что он уже не в состоянии отступить и его уносит бурлящий отлив – куда-то туда, где он не бывал прежде, в такое место, о существовании которого он даже не подозревал.

Реальность и сознание медленно вернулись откуда-то издалека, и Манфред отодвинулся от Сары и в ужасе уставился на нее, натягивая на себя одежду.

– Мы согрешили так, что нам нет прощения…

– Нет. – Сара страстно встряхнула головой и, все еще обнаженная, потянулась к нему. – Нет, Мани, нет ничего дурного в том, что двое любят друг друга. Как это может быть дурно? Это дано нам Богом, это прекрасно и свято!

Ночь перед отплытием в Европу с дядей Тромпом и командой Манфред провел в своей старой комнате в доме пастора. Когда в старом доме стало темно и тихо, Сара прокралась по коридору к нему. Манфред оставил дверь незапертой. Он не возражал, когда Сара позволила своей ночной рубашке упасть на пол и забралась к нему под простыню.

Она оставалась у него до тех пор, пока в листве дубов рядом с верандой не заворковали голубки. Тогда она поцеловала его в последний раз и прошептала:

– Теперь мы принадлежим друг другу – на веки веков.

До отплытия оставалось всего полчаса, и большая каюта Сантэн была так наполнена людьми, что стюардам приходилось передавать бокалы с шампанским через головы гостей, и это требовало немалой ловкости. Единственным из друзей Сантэн, кто отсутствовал, был Блэйн Малкомс. Они решили не афишировать тот факт, что отправляются на одном и том же пароходе, и договорились встретиться только после того, когда выйдут в море.