Власть меча

Блэйн любил лосося тушенным в молоке. Хаджи явно обиделся на неуместность вопроса и отвернулся к плите.

А для Сантэн все это было чудесной игрой в жену, она притворялась, что Блэйн действительно принадлежит ей. Поэтому она внимательно проследила, как Мириам смолола кофейные зерна, а Халил закончил чистить серый в тонкую полоску костюм Блэйна и начал наводить военный блеск на его ботинки, прежде чем оставила их и снова прокралась в темную спальню.

У нее перехватило дыхание, когда она склонилась над кроватью, всматриваясь в лицо Блэйна. Даже через столько лет он производил на нее такое же впечатление.

– Я более предана тебе, чем любая жена, – произнесла она одними губами. – Более покорная, более любящая и…

Его рука вылетела из-под простыни так внезапно, что Сантэн взвизгнула от испуга, когда он уложил ее рядом с собой и накрыл простыней.

– Так ты давно не спишь! – простонала Сантэн. – О, ты ужасный человек, тебе совсем нельзя доверять!

Они до сих пор время от времени бросались друг на друга с безумной страстью, и начинался чувственный марафон, взрывавшийся под конец гигантским всплеском света и красок, как на картине Тёрнера на стене перед ними. Но куда чаще, как и сегодняшним утром, это походило на крепость любви, основательную и неприступную. Они с неохотой покидали ее, медленно, неторопливо разъединяясь, а день уже наполнял комнату золотом, и они слышали звон тарелок, расставляемых для завтрака на террасе за жалюзи.

Сантэн принесла Блэйну его халат, длинный, из шелковой китайской парчи, темно-синий, отделанный алым, с поясом, расшитым перламутром, и бархатными лацканами. Сантэн выбрала этот халат за его экзотичность, столь далекую от обычного строгого стиля одежды Блэйна.

– Я бы не надел его ни перед кем другим в мире! – заявил Блэйн, осторожно держа халат перед собой на вытянутых руках, когда Сантэн преподнесла ему такую диковину на день рождения.

– Если и наденешь, постарайся, чтобы я тебя на этом не поймала! – предостерегла его Сантэн.

Но после первого потрясения Блэйну стало нравиться красоваться перед ней в этом халате.

Рука об руку они вышли на террасу, и Хаджа с Мириам просияли от радости и с поклонами ждали, пока хозяева займут места за столом в утреннем свете.

Быстрым, но пристальным взглядом Сантэн осмотрела все, убеждаясь в безупречности всего, от роз в хрустальной вазе Рене Лалика до снежно-белой льняной скатерти и хрустального, отделанного серебром с позолотой кувшина Фаберже, наполненного свежевыжатым соком грейпфрута, и лишь после этого развернула утреннюю газету и начала читать ее Блейну вслух.

Все шло в привычном порядке: сначала заголовки, потом отчеты парламента, на которые она ждала комментариев Блэйна, добавляя собственные суждения, затем Сантэн переходила к финансовым страницам и отчетам биржи, и наконец шли спортивные страницы, и, если там обнаруживались какие-то упоминания о поло, на них Сантэн останавливалась в особенности.

– О, тут говорят так же, как ты вчера говорил, – «решительный ответ министра без портфеля».

Блэйн улыбнулся, поднося ко рту кусок лосося.

– Едва ли решительный, – возразил он. – Лучше сказать – «взбешенный».

– Это из-за тайных обществ?

– Слишком много суеты из-за этих воинственных организаций. Они, похоже, воодушевлены герром Гитлером и его бандой политических головорезов.

– Но что-то тут есть? – Сантэн отпила кофе. Она так и не смогла приучить свой желудок к английским завтракам. – Ты как будто слишком легко отмахиваешься от всего этого. – Она посмотрела на Блэйна, прищурившись. – Ты чего-то недоговариваешь, да?

Она слишком хорошо его знала, и он виновато усмехнулся:

– Ничего не упускаешь, так?

– Можешь мне сказать?

– Вообще-то, не должен… – Блэйн нахмурился, но Сантэн ведь никогда не предавала его доверия. – Мы действительно очень встревожены, – признался он. – На самом деле Оу Баас считает, что это самая серьезная угроза после бунта четырнадцатого года, когда де Вет поднял своих коммандос на войну за кайзера. Все это настоящая политическая крапива и потенциальное минное поле.

Он сделал паузу, и Сантэн видела, что еще не все сказано, но спокойно ждала, когда Блэйн решится рассказать.

– Ладно, – вздохнул он наконец. – Оу Баас приказал мне возглавить комитет по расследованию – на уровне кабинета министров, строго секретно – и разобраться, что по-настоящему представляет собой Оссевабрандваг, «Стража воловьей повозки», самая экстремистская и крупная организация из всех. Они даже хуже, чем Брудербонд, Братство африканеров.

– Но почему ты, Блэйн? Дело-то гадкое, разве не так?

– Да, дело отвратительное, но он выбрал меня, потому что я не африканер. Независимый судья.

– Конечно, я слышала об африканерских «стражах». О них говорят уже много лет, только, похоже, никто ничего не знает по-настоящему.

– Крайне правые националисты, антисемиты, противники черных, обвиняют во всех бедах своего мира коварный Альбион, приносят тайные клятвы на крови на полуночных сборищах, что-то вроде молодых неандертальцев, воодушевленных книгой «Майн кампф».