– Я еще не читала «Майн кампф». О ней все говорят. Она есть в переводе на английский или французский?
– Официально не издана, но у меня есть перевод Министерства иностранных дел. Это просто мешанина кошмаров и всякого непотребства, наставление по голой агрессии и фанатизму. Я могу дать тебе на время свой экземпляр, но это ужасающе дурная литература, от которой тебя затошнит.
– Возможно, он и не великий писатель, – уступила Сантэн, – но, Блэйн, что бы там Гитлер ни сотворил, он снова поставил Германию на ноги после катастрофы Веймарской республики. Германия – единственная страна в мире с полной занятостью населения и быстро развивающейся экономикой. Мои акции фирмы «Крупп и Фарбен» за последние девять месяцев почти вдвое выросли в цене. – Сантэн замолчала, увидев выражение лица Блэйна. – Что-то не так, Блэйн?
Он отложил нож и вилку и смотрел на нее.
– У тебя есть акции немецкой военной промышленности? – тихо спросил он.
Сантэн кивнула:
– Лучшее вложение, которое я сделала после отмены золотого стандарта…
Она резко умолкла; они никогда об этом не упоминали.
– Я ведь никогда не просил тебя сделать что-нибудь для меня, не так ли? – спросил Блэйн.
Сантэн тщательно обдумала его слова.
– Нет, не просил… никогда.
– Что ж, а теперь прошу. Продай немецкие оружейные акции.
Сантэн недоумевала:
– Почему, Блэйн?
– Потому что это все равно что вкладывать деньги в распространение рака или финансировать кампанию Чингисхана.
Сантэн промолчала, но выражение лица стало отсутствующим, взгляд стал рассеянным, глаза чуть близоруко прищурились. Когда Блэйн впервые такое увидел, он встревожился; ему понадобилось некоторое время, чтобы понять: когда Сантэн вот так щурится, она занимается мысленной арифметикой, и теперь его зачаровывало то, с какой скоростью она производила свои вычисления.
Взгляд Сантэн снова стал осмысленным, и она улыбнулась в знак согласия.
– По вчерашним ценам я получу прибыль в сто двадцать шесть тысяч фунтов. Все равно пора их продавать. Я дам телеграмму лондонскому брокеру, как только откроется почта.
– Спасибо, любимая. – Блэйн скорбно покачал головой. – Но мне бы хотелось, чтобы ты искала прибыли где-то в другом месте.
– Ты, возможно, неверно оцениваешь ситуацию, chéri, – осторожно предположила Сантэн. – Может, Гитлер не так страшен, как тебе кажется.
– Ему незачем быть таким страшным, как мне кажется, Сантэн. Он просто должен быть так страшен, как в своей книге, чтобы можно было счесть его скопищем кошмаров.
Блэйн откусил кусочек лосося и закрыл глаза в легком экстазе. Сантэн наблюдала за ним с удовольствием, почти не уступающим его собственному. Он проглотил кусочек, открыл глаза и взмахом вилки объявил тему закрытой.
– Довольно ужасов для такого великолепного утра. – Он улыбнулся. – Прочти мне спортивные страницы, женщина.
Сантэн с серьезным видом перелистала страницы газеты, потом приготовилась читать вслух, но вдруг кровь отлила от ее лица, и она покачнулась на стуле.
Блэйн со стуком уронил вилку и нож и вскочил, чтобы поддержать ее.
– Что случилось, милая?
Он так встревожился, что побледнел почти так же, как она. Сантэн отмахнулась от его рук и уставилась на развернутую газету, дрожавшую в ее пальцах.
Блэйн встал за ее спиной и через плечо Сантэн просмотрел страницу. Там была статья о скачках в Кенилворте, прошедших в выходные. Сантэн выставила на это состязание отличного жеребца по кличке Бонер, и он почти на голову проиграл в главном забеге, но это не могло вызвать у нее такого потрясения.
Потом Блэйн увидел, что смотрит она на нижнюю часть страницы, и, проследив за ее взглядом, увидел фотографию на четверть колонки: боксер с красивыми чертами лица, в спортивных трусах и жилете, смотрит в камеру, подняв кулаки без перчаток, с грозным выражением лица. Сантэн никогда не проявляла ни малейшего интереса к боксу, и Блэйн чувствовал озадаченность. Он прочел заголовок статьи, сопровождающей фотографию:
ПРАЗДНИК КУЛАЧНОГО БОЯ!
ВЫСОКИЙ КЛАСС УНИВЕРСИТЕТСКОГО ЧЕМПИОНАТА!
Но это ничуть не рассеяло его замешательства. Он посмотрел на подпись под снимком: «Лев Калахари, Манфред де ла Рей, претендент на победу в полутяжелом весе! Предстоит тяжелый бой!»
– Манфред де ла Рей…
Блэйн произнес это имя тихо, пытаясь вспомнить, когда он слышал его в последний раз. Потом его лицо прояснилось, и он сжал плечи Сантэн:
– Манфред де ла Рей! Тот юноша, которого ты искала в Виндхуке! Так это он?
Сантэн не оглянулась на него, но коротко кивнула.
– Что он для тебя значит, Сантэн?
Сантэн сотрясала буря эмоций, иначе, конечно, она могла бы ответить по-другому. Но слова вырвались у нее до того, как она успела прикусить язык:
– Он мой сын. Мой незаконный сын.
Руки Блэйна упали с ее плеч, и она услышала, как он резко, со свистом втянул воздух.
«Я, должно быть, сошла с ума! – мгновенно подумала Сантэн. – Я не должна была ему говорить. Блэйн никогда этого не поймет. Он никогда не простит меня».
Она не осмелилась повернуться, чтобы увидеть потрясение и обвинение, которые, несомненно, написаны на его лице. Опустив голову, она закрыла лицо ладонями.