Власть меча

Несколько дней спустя профессор послал за Манфредом якобы для обсуждения представленного юношей эссе по истории либерализма, но их дискуссия продолжалась больше часа и захватила много других тем. Затем доктор Фервурд остановил Манфреда уже у двери:

– Вот книга, которую, возможно, вам еще не приходилось видеть. – Он протянул ее через стол. – Храните ее столько времени, сколько вам понадобится, а когда прочтете, сообщите мне ваше мнение.

Манфред спешил на следующую лекцию, так что даже не прочитал название, а когда вернулся в свою комнату, бросил ее на стол. Рольф уже ждал его для вечерней пробежки, и Манфред даже не посмотрел на книгу до тех пор, пока поздно вечером не переоделся в пижаму.

Он взял книгу и понял, что уже слышал о ней, и написана она была на немецком. Манфред не выпускал книгу из рук до самого рассвета, когда в щель между занавесками на его окне не проник слабый свет, а на подоконнике не заворковали сизые голуби. Закрыв книгу, он еще раз прочитал название: «Майн кампф» Адольфа Гитлера.

Весь этот день прошел для него в состоянии почти религиозного откровения, и в обед он поспешил вернуться в свою комнату, чтобы продолжить чтение. Автор обращался прямо к нему, лично, взывая к его немецкой и арийской крови. У Манфреда возникло сверхъестественное ощущение, что книга была написана исключительно для него. А зачем бы еще герр Гитлер включил в текст такие пассажи?

Считается естественным и почетным, что молодой человек должен учиться фехтовать и сражаться на дуэлях направо и налево, но если он боксирует, то это воспринимается как нечто вульгарное! Почему? Нет вида спорта, который бы так сильно, как этот, развивал дух атаки, требовал молниеносных решений и тренировал тело в стальной ловкости… но прежде всего молодое здоровое тело должно также научиться выносить удары – в назначение идеологии нации не входит выращивать массу мирных эстетов и физических дегенератов… Если бы наша интеллектуальная элита не была воспитана исключительно по правилам высшего класса, если бы вместо этого они старательно учились боксу, немецкая революция болтунов, дезертиров и прочего сброда никогда не была бы возможна…

Манфред вздрогнул от предчувствия, когда увидел собственные, почти не сформулированные представления о личной морали выраженными так четко.

Параллельно с тренировкой тела должна начаться борьба против отравления души. Вся наша публичная жизни нынче нечто вроде теплицы для сексуальных идей и их поощрения…

Манфред и сам страдал от подобных мук, это было нечто вроде ловушек для юных и чистых. Ему приходилось бороться со злом похоти собственного тела, когда он видел журналы и афиши фильмов – всегда написанные на английском, вырождающемся языке, который он все сильнее ненавидел, и везде изображались полуобнаженные женщины…

– Ты прав, – бормотал Манфред, лихорадочно переворачивая страницы. – Ты излагаешь великие истины для всего человечества. Мы должны быть чистыми и сильными…

Потом его сердце подпрыгнуло, когда он увидел недвусмысленно изложенные другие истины, о которых прежде слышал лишь мельком. И он перенесся на годы назад, в лагерь бродяг рядом с железной дорогой у Виндхука, и опять увидел старые карикатуры в газете: Хоггенхеймер гонит народ африканеров в рабство. Его охватила ярость, и он дрожал от гнева, когда читал:

С сатанинской радостью на лице черноволосый юный иудей прячется в тени, подстерегая ничего не подозревающую девицу, которую он осквернит своей кровью, уведя ее от ее народа…

В воображении Манфреда возникло нежное светлое тело Сары, распростертое под жирным волосатым Хоггенхеймером, и он уже готов был убить кого-нибудь.

Потом автор вскрыл вену его крови африканера так искусно, что душа Манфреда словно начала кровоточить над страницей.