Однако сам Лаури Кинг слышал эту историю и отнесся к Манфреду более чем внимательно. Он почти весь первый раунд не подпускал его к себе, пока наконец толпа болельщиков не начала криками выражать нетерпение. Кинг теперь изучил Манфреда и решил, что, хотя тот хорошо двигается, он не так опасен, как его предупреждали, и что его можно достать ударом левой в голову. Он решил проверить эту теорию. Последним, что он помнил, была пара свирепых желтых глаз, пылавших, как солнце Калахари в полдень, а потом грубый холст ринга, ободравший кожу с его щеки, когда он рухнул вперед головой. Он вообще не заметил удара. И хотя гонг прозвучал до того, как закончился счет, Лаури Кинг не вышел на второй раунд; его голова все еще болталась, как у пьяницы. Секундантам пришлось поддерживать его, когда он возвращался в раздевалку.
Дядя Тромп, сидевший в первом ряду, взревел, как раненый буйвол, а Сара рядом с ним охрипла от визга, а слезы радости и волнения висели на ее ресницах и светились на щеках.
На следующее утро спортивный корреспондент газеты африканеров
Рольф Стандер и вся команда боксеров ждали, когда Манфред выйдет после лекции по социологии, и сразу окружили его.
– Ты что-то скрывал от нас, Мани! – набросился на него Рольф. – Ты ни разу не упомянул, что твой дядя – тот самый Тромп Бирман! Боже праведный, да он же пять лет был национальным чемпионом! Он же нокаутировал и Слейтера, и Черного Джепту!
– Разве я не говорил? – Манфред задумчиво нахмурился. – Должно быть, просто забыл.
– Мани, ты должен нас познакомить с ним! – умоляюще произнес заместитель капитана. – Мы все этого хотим, пожалуйста, приятель, пожалуйста!
– Как ты думаешь, он согласится тренировать нашу команду, Мани? Может быть, ты попросишь его? Черт, да если нашим тренером будет Тромп Бирман… – Рольф погрузился в благоговейное молчание.
– Я вам вот что скажу, – предложил Манфред. – Если вы всей командой придете в церковь в воскресенье утром, уверен, моя тетя Труди пригласит всех на воскресный обед. И уверяю вас, джентльмены, пока вы не попробуете печенье тети Труди, вы не узнаете, что такое рай.
И вот, тщательно умытые и выбритые, намазанные бриллиантином, упакованные в лучшие воскресные костюмы, боксеры университетской команды заняли целую скамью в церкви, и их исполнение гимнов сотрясало бревна перекрытия.
Тетя Труди восприняла это событие как вызов ее кулинарному искусству, и они с девочками потратили всю неделю на приготовление обеда. Гости, все крепкие молодые люди в расцвете сил, уже много недель существовали на университетском рационе и теперь с жадным недоверием взирали на предложенный им банкет, героически стараясь делить внимание между дядей Тромпом, который, сидя во главе стола, с энтузиазмом припоминал свои наиболее впечатляющие бои, хихикающими и краснеющими девочками, которые подавали на стол, и огромными горами жареного мяса, джемов и пудингов.
В конце обеда Рольф Стандер, раздувшийся, как питон, проглотивший газель, встал, чтобы произнести благодарственную речь от имени всей команды, но на середине она превратилась в страстную мольбу к дяде Тромпу стать их почетным тренером.
Дядя Тромп отмахнулся от просьбы с веселым смехом, словно счел подобное просто немыслимым, но вся команда включая Манфреда присоединилась к капитану, и дядя Тромп высказал целый ряд возражений, каждое из которых было неубедительнее предыдущего, и все они были громогласно отвергнуты командой, – в конце концов дядя Тромп сдался с тяжелым вздохом покорности и терпения. А потом, выслушивая их жаркие благодарности и терпя искренние рукопожатия, он просиял от нескрываемого удовольствия.
– Скажу вам, ребята, вы сами не знаете, во что ввязываетесь. Есть множество выражений, которых я вообще не понимаю. «Я устал» или «с меня довольно» – вот лишь некоторые из них.
После вечерней службы в церкви, когда Манфред и Рольф под темными шелестящими дубами возвращались в Рюст-эн-Вреде, Рольф был необычайно молчалив. Он заговорил, лишь когда они оказались у главных ворот.
– Скажи, Мани, твоя кузина… сколько ей лет? – задумчиво спросил он.
– Которой? – без интереса спросил Манфред. – Полненькая – Гертруда, а прыщавая – Рената…
– Нет-нет, Мани, не будь ты сволочью! – оборвал его Рольф. – Та, хорошенькая, с голубыми глазами, с шелковыми золотыми волосами. Я намерен на ней жениться.
Манфред застыл на месте, потом резко повернулся лицом к Рольфу, нагнул голову и оскалился.
– Никогда больше так не говори! – У него сорвался голос, он схватил Рольфа за грудки. – Не смей никогда произносить такие непристойности! Предупреждаю: еще раз так заговоришь о Саре – и я тебя убью!
Лицо Манфреда было всего в нескольких дюймах от лица Рольфа. В его глазах снова горели тот жуткий желтый свет и убийственная ярость.