Тете Труди пришлось ждать с ужином почти двадцать минут, пока наконец дядя Тромп не вышел, и его молитва перед едой, полная хвалы и благодарности, была в два раза длиннее обычного. Сара закатывала глаза и комично щурилась через стол на Манфреда, а он предостерегал ее, быстро хмурясь. Наконец дядя Тромп проревел: «Аминь». Но он все еще не брался за суповую ложку, а лучезарно улыбнулся тете Труди через весь стол.
– Моя дорогая жена, – сказал он. – Ты была терпелива и не жаловалась все эти годы.
Тетя Труди ярко порозовела.
– Только не перед детьми, минхеер, – прошептала она, но улыбка дяди Тромпа стала лишь еще шире.
– Они посылают меня в Стелленбос, – сообщил он жене, и все замерли.
Семья недоверчиво уставилась на дядю Тромпа. Все прекрасно поняли смысл его слов.
– Стелленбос, – повторил дядя Тромп, старательно выговаривая это слово, катая его на языке, осторожно полоща в горле, словно это была первая проба редкого благородного вина.
Стелленбос являлся главным городом небольшого округа в тридцати милях от Кейптауна. Там стояли дома в голландском стиле, с тростниковыми крышами, побеленные, сияющие, как свежий снег. А широкие улицы были обсажены чудесными дубами, которые губернатор ван Стел приказал посадить бюргерам еще в семнадцатом веке. Вокруг города тянулись виноградники великих шато, похожие на лоскутные одеяла, а за ними поднимались в небо темные гряды гор.
Небольшой город, милый и живописный, также являлся истинным оплотом мира африканеров, хранимым в университете, чьи факультеты прятались среди зеленых дубов и под защитой баррикад горных хребтов. Университет представлял собой интеллектуальный центр африканеров. Здесь был выкован и до сих пор совершенствовался их язык. Здесь их теологи размышляли и вели дебаты. Тромп Бирман и сам учился в тени сонных дубов Стелленбоса. Именно там прошли обучение все великие люди: Луис Бота, Герцог, Ян Кристиан Смэтс. Правительство Южно-Африканского Союза возглавляли только выпускники Стелленбоса. И в кабинете министров мало кто не учился там. Это был Оксфорд и Кембридж Южной Африки, и там давали приход Тромпу Бирману. Это была невообразимая честь, и теперь перед ним открывались все двери. Он окажется в самом центре, обретет власть и перспективы еще большей власти; он может стать частью движущей силы, новатором. Теперь стало возможно все: участие в совете синода, даже церковного суда; ничто теперь не казалось недостижимым. Все стало близким.
– Это все твоя книга, – выдохнула наконец тетя Труди. – Вот не думала… я никогда не понимала…
– Да, это все моя книга, – усмехнулся дядя Тромп. – И тридцать лет тяжелого труда. У нас будет большой особняк на Эйкбум-страат и тысяча в год. У каждого из детей будет своя комната и место в университете, оплаченное церковью. Я буду проповедовать самым влиятельным людям в тех краях и нашим лучшим молодым умам. Я войду в совет университета. А ты, моя дорогая жена, будешь принимать за своим столом профессоров и министров; их жены станут твоими подругами… – Он с виноватым видом умолк. – А теперь мы все будем молиться. Мы станем просить Господа о смирении, мы будем просить Его избавить нас от смертных грехов гордыни и алчности. На колени! – проревел он. – Все на колени!
Суп успел давно уже остыть, когда Тромп позволил всем подняться.
Они уехали два месяца спустя, после того как дядя Тромп передал свои обязанности молодому пастору, только что окончившему теологический факультет университета, куда теперь увозил семью пожилой священник.
Казалось, что все мужчины, женщины и дети за сотни миль вокруг приехали на станцию, чтобы проводить их. Манфред до этого момента и не догадывался, какой любовью и уважением пользовался здесь дядя Тромп. Мужчины надели воскресные костюмы, каждый из них хотел пожать руку пастору, неловко выражая благодарность и желая успеха. Некоторые женщины плакали, и все принесли подарки: корзинки джема и консервов, молочные пироги и печенье, вяленое мясо антилопы куду – достаточно еды, чтобы можно было прокормить целую армию по дороге на юг.
Четыре дня спустя семья пастора пересела на другой поезд на центральном вокзале Кейптауна. У них едва хватило времени, чтобы добраться до Аддерли-стрит и полюбоваться легендарным плоскогорным массивом Столовой горы, высившейся над городом, а затем они помчались обратно и сели в вагон для намного более короткой поездки по равнинам мыса и через раскинувшиеся на них виноградники, в сторону гор.
Дьяконы церкви и половина прихожан стояли на платформе в Стелленбосе, встречая их, и семья Бирман очень быстро обнаружила, что течение всей их жизни теперь резко изменилось.