Когда взошло солнце, стало заметно, насколько лес красив. Яркие лучи осветили изменчивое полотно пёстрых полян, вековые деревья и ленивые ручейки, завершающиеся небольшими водопадами или зеркальными прудиками. Ваэлин чувствовал, что страх солдат поутих, отступив перед величием этого леса. Кто-то даже затянул походную песню, но её суетные слова оказались совершенно неуместными среди этих деревьев, словно вульгарная болтовня в альпиранском храме. С того момента, как они вступили в лес, песнь крови притихла, наигрывая что-то нежное, но в то же время суровое. Однако мелодия звучала не тревожно, а торжественно. «Какой же он древний, – удивлялся про себя Ваэлин. – Куда древнее, чем племя, которое ему поклоняется».
Через четыре дня Гера Дракиль объявил, что пройдена половина пути. Он вёл их по кратчайшей дороге из Пределов в Королевство. Ваэлин давно оставил попытки сосчитать, сколько же сеорда их сопровождают. Спрашивать провожатого оказалось бесполезно – сеорда не видели никакого смысла в числах.
– Много, – пожал плечами в ответ на его вопрос воин с ястребиным лицом. – Много и ещё столько же.
Опытные солдаты, похоже, освоились быстро, а вот многие новобранцы так и не свыклись с лесом.
– Ну, сколько ещё? – все вопрошал Лоркан, позабыв даже о своей преувеличенной любезности. На юношеском челе залегла глубокая морщина, а глаза запали, будто он страдал от скрытой боли. Маркен и Кара тоже не находили себе места. На привалах они беспокойно ёрзали, с отвращением жуя холодную пищу. Один только Плетельщик казался равнодушным ко всему, заняв руки пенькой, которую выдали ему сеорда. По какой-то причине он забросил свои корзины, перейдя на плетение крепкой верёвки: она достигла уже десяти футов в длину и росла с каждым днём.
– Осталось потерпеть денька четыре, – успокоил Лоркана Ваэлин.
– О Вера! Не знаю, сумею ли выдержать. – Парень в отчаянии потёр затылок. – Неужели вы ничего не чувствуете, милорд?
– А что я должен чувствовать?
– Тяжесть, – сказала Кара, прерывая своё молчание. – Тяжесть великого дара.
– Чьего дара?
По лицу девушки ему стало понятно, что та уже спрашивает себя, не ошиблась ли она, приписывая Ваэлину силу, которой у него нет и в помине.
– Дара леса, милорд. Лес сам обладает даром: каждое его дерево, ветвь или листок. – Сложив ладони вместе, она слабо улыбнулась. – Наверное, рано или поздно мы привыкнем. Привыкли же Сеорда.
«Почему они чувствуют, а я нет? – размышлял потом Ваэлин. – Почему я не чувствую ничего, кроме радушия?»
– Потому, что лес приветствует вас, – объяснила после вечернего урока Дарена. – Лес узнал вас, признал вашу душу.
– Вы говорите так, словно он – живое существо.
– Разумеется, он живой. – Взгляд Дарены напомнил ему взгляд Кары, только более суровый. – На тысячи миль вокруг нас окружает древняя жизнь и ничего, кроме жизни: дышащей, чувствующей и поющей. Она смотрит на вас, и ей нравится то, что она видит.
– А вас она тоже видит? Вы ведь уже бывали здесь.
– Когда мой отец нашел меня, я была совсем ребёнком. Думала, что все мне приснилось: и волк, и приветствие леса…
Она умолкла, сосредоточившись на оперении своей стрелы. Как положено сеорда, стрелы Дарена делала себе сама. её пальцы двигались с заученной точностью. Несколько дней назад Дракиль дал ей лук, очень похожий на его собственный, но с символами, вырезанными на древке. На первый взгляд они казались неумелыми изображениями лесных зверей, но стоило присмотреться, и становилось ясно, что картинки эти замечательно точны и изящны. По благоговейному выражению лица, с которым Дарена приняла лук, Ваэлин догадался, что это не простое оружие.
– Вы помните, что было с вами прежде? – спросил он. – Как вы провели детство среди вашего народа?
– Лонаки – не мой народ. Я не знаю и десяти слов на их языке. Помню деревню где-то в горах. Женщин, строгих и скорых на расправу, но временами даже ласковых. Ещё помню огонь, крики и кровь. Наверное, все они погибли в ту ночь. Ещё помню мужчину с ножом, идущего прямо ко мне, его чёрный силуэт на фоне пламени… А потом – волка. Мне думается, что он загрыз этого мужчину, но точно я сказать не могу. Волк подошёл, присел рядом, и мне почему-то вдруг захотелось взобраться к нему на спину. Он долго бежал, а я сидела, вцепившись в его мех, и холодный ветер обвевал мне лицо. Страшно не было – напротив, было сначала весело, а потом грустно, когда эта скачка закончилась в темноте, в гуще деревьев. Я слезла со спины волка, а он лизнул меня, благословляя. Его язык скользнул по моему лицу, прогоняя ночные страхи. Потом он ушёл. Утром меня нашёл отец. В первый раз сеорда позволили кому-то из марелим-силь войти в лес, и первое существо, которое он здесь встретил, была я.
По её тону Ваэлин понял, что Дарена давно уже смирилась с тем, о чём он сам только догадался: «Всё это не просто так. Мы оба с ней – дети волка».
– Сколько раз вы его видели, госпожа?
– Всего дважды. Причём второй раз – вместе с вами. А вы?