Владукас

Так вот, значит, кто здесь прячется, в этом пустом гулком классе с пугающим высоким потолком и широким разбегом стен! Враг человечества! Словно хмель ударил мне в голову и разгорячил еще не остывший от обиды мозг. Сердце забилось отвагой. Вот кто главный виновник моего несчастья! Вот кто разлучил меня с Родиной, с папкой и бабушкой, с родными дядями и тетями!.. Вот он, злодей!.. Людоед!.. Наконец-то ты мне попался!..

Я сжал кулаки, стиснул зубы и пошел в наступление на Адольфа Гитлера. Задыхаясь от переполнявшего меня волнения, медленно, но уверенно передвигался от кафельной печки к широкому простенку, где висел в золоченой рамке портрет мирового тирана. Какой ужас! За мною неотступно, как живые, следовали глаза Гитлера, поворачиваясь стеклянными зрачками в мою сторону и расширяясь в удивленном безумии. Куда я — туда и они. Сердце мое колотилось. Я шел зигзагами, не спуская глаз с ненавистной физиономии. Вот уже подошел совсем близко, вот уже стою у самого простенка! Какой ужас! Гитлер шевельнулся в золоченой рамке и вытаращил на меня свои глазищи сверху вниз… Скривил в усмешке рот: попробуй, достань! Меня затрясла лихорадка. Я вскочил на парту и оказался с ним лицом к лицу. Никогда в жизни я еще не видел такой страшной морды и в такой ужасающей близости, даже когда стоял перед дулом пистолета с тремя вишенками в кармане.

Мы уставились друг на друга и замерли, как два врага перед смертельным поединком. Гитлер смотрел на меня с ядовитой усмешкой: «Что тебе надо от меня, паршивый русский батрачонок?..»

«Как что? Ты же главный изверг рода человеческого!.. Ты… ты — людоед!.. Ты затеял войну, прервал мою учебу в школе, разлучил меня с папкой и бабушкой, с родными тетями и дядями…»

И тут в моей глупой голове замелькали дорогие образы: смелых дятьковских пацанов с Базарной улицы, папки и дяди Феди, одетых в красноармейскую форму, учительницы Пелагеи Никитичны, принимавшей меня в пионеры, моего погибшего друга Мухи, раненого партизана дяди Коли… Среди хоровода этих образов, как вспышка магния, сверкнула, ожила и зазвучала в моем маленьком сердце всеми своими мужественными нотками песня о священной войне, которую я впервые услышал в этой школе. Она зазвенела отчетливо, как балалаечная струна, и поплыла по классу торжественно, как боевой корабль на волнах:

Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!..

Гитлер шевельнулся в золоченой рамке и, казалось, принял воинственную позу, но я теперь уже не боялся его. Выпятил вперед грудь, пошире расставил ноги на парте. В мелодии огненной песни мне почудился звук рожка, призывающий красную кавалерию в атаку. «Буденновцы, вперед!» — скомандовал я сам себе и, размахнувшись, что есть силы ударил кулаком по физиономии Гитлера в золоченой рамке.

Физиономия подпрыгнула, отскочила от стены и повисла на веревочке, болтаясь на одном гвоздике, как маятник. Гитлер сразу же потерял всю свою надутую важность, стал как бы меньше ростом, и теперь не он, а я смотрел на него сверху вниз, что еще больше придавало мне силы и мужества.

— «Пусть ярость благородная вскипает, как волна!» — пропел я, и ярость вскипела во мне: я, как разъяренный тигренок, вонзился своими ногтями в портрет мирового тирана. Не выдержав, сухо треснула черепная коробка Гитлера. Показалась белая прорванная полоска, словно вытекающие мозги. Я засунул пальцы в эту полоску и рванул на себя вместе с волосами, как будто хотел снять скальп с гитлеровской головы. Затрещала сухая пергаментная бумага-кожа, лопнул остекленевший глаз, разлетелись в разные стороны наплывшие щеки, нос и клоунские усики. Портрет был разорван в клочья, которые разлетелись по всему классу. На веревке осталась висеть только золоченая рамка.

Все кончено. Мосты сожжены. Оставаться дальше у Каваляускасов нельзя. Надо бежать, чтобы не попасть в руки гестаповцев. Теперь нас с мамой поневоле должны взять в партизанский отряд.

Полуночный поединок с Гитлером, длившийся всего несколько минут, доконал меня. Совершенно обессиленный, я сполз с парты и вышел из школы.

На дворе тревожно завывала собака, предвещая беду. В доме Каваляускасов все спали, ни о чем не подозревая. Тишина и в комнате паняли учительницы. А что будет завтра, когда она и ее ученики увидят разорванный портрет Гитлера?

20

Неожиданно меня охватил страх. Я тихонько подошел к маме, спящей за печкой, и поспешно стал будить ее:

— Мамочка!.. Мама!.. Вставай!..

Мама тут же пробудилась:

— Что случилось, сынуля?

— Бежим отсюда, мамочка!.. Я разорвал портрет Гитлера в школе!..

Маму как ветром сдуло с постели. В одной нижней рубашке она побежала в школу. Когда я тоже пришел туда, то увидел ее ползающей на коленях на полу. У нее был такой же испуганный и странный вид, как перед эвакуацией из Дятькова. И тот же молитвенный шепот исходил из ее уст:

— О, господи! Что же теперь с нами будет?.. Спаси и помилуй нас… Отведи беду…

Я бросился к ней с тревожным криком: