Визариум. Проникновение миров

Первые два стакана выпили молча. Временами Толе казалось, что в глаза ему всё ещё смотрит цепким парализующим взглядом бледный в плаще. Или что он, Толя, болтается где-то там, где идёт по осенней улице тот, седой, с ледяной окаменевшей душой. Но постепенно Толя вернулся в реальность, к стёршемуся от времени столу, к берёзам и портрету Высоцкого на стене, к запаху канифоли и солёных огурцов, к выглядывающему из-под телогрейки за лавкой «Калашникову». Ожил, налил себе полный стакан минералки, выпил.

Скворцов посмотрел, усмехнулся, начал негромко:

– Есть другие миры. И местами границы…

– Извини, Константиныч, – перебил Толя, – мне домой надо.

Рассказал в двух словах, как забирал с работы Алёну, в каком виде оставил её дома.

– Так поехали, я посмотрю, – предложил Скворцов. – Попробуем что-нибудь сделать.

Толя обрадовался: точно, и как это он сам не догадался попросить?

– Но если это то, что я думаю, – тут же уменьшил его радость Скворцов, – вряд ли я чем-то помогу.

Когда Скворцов замыкал бытовку, у Толи заиграл телефон. Звонила Алёнина мама. Толя растерялся: Алёна маме о своих недомоганиях не говорила, не хотела тревожить. А вдруг рассказала? Или та сама как-то узнала, догадалась?

Но было куда хуже. Сотрудницы Алёны, перепугавшись, позвонили не только Толе, но и маме Алёны. И та принеслась сюда из Посёлка. Прилетела на квартиру и увидела, в каком состоянии дочь…

Много всякого пришлось выслушать Толе. Он тёщу не осуждал. Та ведь не знала ни о каких спрутах, структурах, всех этих страстях. Она мыслила проще. Когда Толя попытался объяснить, стал говорить о серьёзных обстоятельствах на работе, о внезапной проверке, спросила:

– Ты выпивший сейчас?

Мама увозила Алёну в Посёлок. Уже увезла. И сказала Толе к ней туда не приезжать. Твёрдо сказала. Не ожидавший от всегда вежливой, доброжелательной тёщи таких слов и, главное, такого тона, Толя не знал, что говорить. Попрощался растерянно. Хорошо хоть не нагрубил в ответ.

Рассказал тут же всё Скворцову. Спросил:

– Догнать? Объяснить как-то?

Скворцов покачал головой:

– Пусть увозит. Тебе всё равно за неё бороться здесь. – Он махнул рукой в сторону эстакады, где виднелся тёмный зев коридорного проёма.

Вернулись за стол. Скворцов разлил по чуть-чуть.

– Ты сам-то кто такой, а, Константиныч? – взглянул Толя Скворцову в лицо. – И те, на конях… Тоже структура какая-то?… Что мне теперь делать? Что вообще творится?

Скворцов вздохнул, уселся поудобнее, опёрся локтями на стол. Начал неспешно:

– Есть другие миры. И граница между ними местами худая, ненадёжная…

О чём-то Толя и сам догадывался, а теперь услышал всё, так сказать, из первых уст.

Что вселенная – это не просто космос с искрами звёзд, с пузырьками и песчинками планет. Здесь, рядом, есть какие-то миры. И там живёт всякое разное. И иногда – вот, лезет к нам.

Что монстров – спрутов и ещё других каких-то – много, только в Облцентре их десятка полтора. Те, с кем Скворцов, монстров изгоняют или убивают; есть те, кто пытается их использовать.

Монстры эти обосновываются в местах большого скопления людей. А питаются негативом человеческим – страданиями, проще говоря. Приползают в основном на готовое.

– На месте комбината в войну концлагерь стоял, – поднял Скворцов палец. – А потом – наоборот… Сам комбинат пленные немцы строили. Тогда-то, видимо, и вылез монстр. Время такое было – много пищи для этой дряни. Много их и вылезало.

Потом полегче жизнь стала, убрались твари или сгинули. Но не все. И те, что остались, научились, что называется, формировать среду. С голодухи, видать.

– Ты заметил, – взглянул Скворцов Толе в лицо, – что здесь, на комбинате, всё как будто специально устроено, чтобы людям паршиво было: чтобы злились они, боялись, нервничали постоянно? Кругом разруха, вонища, грязь. В конторе все надутые, высокомерные – поговоришь, и такое чувство, как дерьма хлебнул. На фирмах народ зашуганный ходит, под страхом увольнения постоянно…

Что есть, то есть, согласился Толя про себя.

Скворцов продолжал: водители на убитом старье ездят, мучаются. Тех, кто пытается свою колымагу в божеский вид привести, увольняют на фиг – не для того они здесь, а чтобы монстра негативом кормить. А по мастерским и в гаражах только и делают, что пьют.

– Ты видел, как здесь пьют? – хмыкнул Скворцов. – Вон, Григорий с карного цеха… У него два инсульта было, а ты его трезвым видел вообще? Чувствуют, наверное, что-то, боятся, вот и квасят…

Он взял бутылку, разлил.

Толя, конечно, видел, как здесь пьют. Но не придавал значения. Думал, это везде так.

– И туалет здесь один, – сказал Скворцов. – На такую толпу! Ничем не гнушается тварь поганая.

Выпили не чокаясь. Всё перечисленное, рассказывал дальше Скворцов, это, так сказать, основная кормовая база монстра. Но самое вкусное для него – это когда кто-то предаёт себя, порядочность свою, душит голос совести под давлением обстоятельств. От этого монстр просто теряет голову – или что у него там вместо головы, – и жертва, если только ей не повезёт уволиться сразу, уничтожается, выедается, высасывается до последней капли.