Витька с Чапаевской улицы

Витька ощупал щеку: никак зуб выбил? Глаза уже превратились в щелки. Ну и кулаки у этого бугая – как врежет, так сноп искр...

– Ну чего вы, дяденька, привязались? – жалобным голосом сказал Витька. Никто меня никуда не посылал. Из детдома я. Своих разыскиваю.

– Знаем мы этих своих...

– Да наших ребят... Эшелон разбомбили, вот все и разбежались.

Полицай расстегнул ворот тесного суконного мундира. На лбу капли пота. Жарко ему в чужом мундире. Кваску бы холодного хлебнуть из жбана, а тут возись с каким-то голодранцем!

Витьку час назад доставил в комендатуру часовой. Он прихватил его у самого склада, что замаскирован в перелеске за околицей. Витька было бросился бежать, но часовой в два счета догнал. Он даже стрелять не стал. Витьку доставили к оберштурмбаннфюреру гестапо Лемке. Оберштурмбаннфюрер был очень занят и препроводил мальчишку к помощнику коменданта Семенову, наказав выяснить, что этот маленький русский делал у склада.

И вот уже битый час помощник коменданта Семенов выясняет. Он уже вывихнул большой палец о башку этого паршивца. У помощника коменданта тяжелая рука: взрослые, случается, после его удара теряют память, а этот держится. Не похоже, что он послан партизанами. Во-первых, не здешний, по выговору видно, что городской, во-вторых, исхудалый и грязный. Издалека идет. Может, действительно своих разыскивает и случайно на склад напоролся. Сколько их, шпаны вшивой шляется по дорогам...

Возможно, помощник коменданта и отпустил бы Грохотова на все четыре стороны, но не понравились ему Витькины глаза. Уж слишком дерзки. Такой, будь на его стороне сила, в глотку бы вцепился.

– Котовского знаешь? – спросил полицай.

– Слыхал, – ответил Витька, трогая пальцем шатающийся зуб. – Из книжек.

– У нас тут свой объявился... Партизан.

– Вашего не знаю.

– Надоело мне тут с тобой тары-бары разводить, – сказал полицай. Отправлю я тебя в кутузку. Пускай с тобой сам оберштурмбаннфюрер толкует...

Витька выплюнул изо рта окровавленный зуб. Теперь во рту дырка. Он втянул в себя воздух и раздался свист.

– Я те сейчас свистну! – проворчал Семенов и топнул по полу кованым сапогом.

На пороге появился огромный полицай и вытянулся перед помощником коменданта. Головой он достал до притолоки.

– Василь, отведи этого ублюдка в подвал, – распорядился Семенов. – В общую.

– Там их как селедок в бочке, – заметил Василь. – Может, под зад коленкой?

– Сполняй приказ! – повысил голос помощник коменданта. – Еще учить меня будет, оглобля!

Василь вывел Витьку во двор. У крыльца, в мусоре, ковырялась наседка с цыплятами. Двор большой и огороженный. Яркий солнечный свет залил все вокруг. У поленницы дров на усыпанной опилками земле сидели пленные красноармейцы. Их только что привели. В кучу свалены винтовки и автоматы. Немецкий офицер стоял перед пленными и что-то записывал.

Витька и полицай пересекли двор и остановились у двери в подвал. Василь достал из кармана ключ и открыл замок. Распахнув дверь, поставил Витьку на первую ступеньку и дал такого пинка, что мальчишка взвился в воздух и шлепнулся в душную темноту на что-то мягкое, шевелящееся.

Тяжелая дверь со скрипом затворилась, умолк гогот Василя. Громыхнул засов.

– С прибытием, – ворчливо сказал кто-то, спихивая с себя Витьку.

* * *

Сидя в подвале на холодном земляном полу, Грохотов вспоминал, как все это случилось.

...Наконец-то после долгих дней скитаний и лишений им повезло: они наткнулись на маленький лесной хутор. Всего пять дворов. Немцы сюда лишь один раз наведывались. Прибыли на мотоциклах, прошли по дворам. У кого взяли поросенка, у кого уток и кур. Погрузили всю эту живность в коляски и укатили. Больше никто на хутор не заявлялся.

Хозяйка большой чистой избы приветливо встретила их, накрыла на стол и накормила горячими щами с солониной, овсяной кашей с салом. И выставила полуведерный жбан холодного молока. Круглый домашний хлеб с поджаристой корочкой был нарезан большими кусками. К корочке пристали капустные листья. Давно так вкусно ребята не обедали.

Хозяйка бегала от стола к печке и все подливала: кому щей, кому молока. Сашка съел две глубоких тарелки и выпил три пол-литровых кружки молока. Живот у него раздулся как шар, а глаза стали слипаться. И все же, когда хозяйка отлучилась на минутку, Ладонщиков не удержался и стащил со стола про запас два куска хлеба и ломоть сала.

– Небось в бане невесть сколько не были? – спросила хозяйка, глядя на них жалостливыми глазами.

Девочки пошли помогать хозяйке топить баню, а мальчишки развалились на лужайке перед домом. Над ними шумели березы, с криком носились стремительные ласточки. Над цветами порхали бабочки. Сашка лег на спину, выставив круглый живот, и сразу засопел. Витька с Колей смотрели на небо и разговаривали.

– Не мог он далеко уйти, – говорил Коля. – Разве что заблудился?

– Теперь не заблудишься... Фронт отовсюду слышен.

– Один Гошка не решится перейти на ту сторону.

– Где же он может быть?