Витька с Чапаевской улицы

– Даже не слышал, как вы подошли, – сказал он,

– Еще девчушка с вами была... Люся, кажется?

– С нами две было.

– Добрались до города? Гошка кивнул.

– Там остались, что ли? – допытывался капитан.

– Погибли они, – сказал Гошка. – Немцы на шоссе расстреляли... Собственными глазами видел. Один я спасся.

– Повезло, – заметил худощавый боец. Он был в галифе, гимнастерке и без сапог.

– Что им ребятишки-то сделали? – сказал пожилой боец с усталым лицом и красными глазами. – Озверел фашист! – Где это было? – спросил Никонов.

– Там... – неопределенно махнул рукой Гошка. – Окружили нас и повели на шоссе.

– Помните, товарищ капитан, утром стреляли? – вспомнил босоногий боец. – И точно, где-то на шоссе.

– Выходит, прочесывают лес...

– У нас три гранаты осталось, товарищ капитан, – сказал босоногий боец. Рискнем? За детишек-то?

– Фашисты давно уехали, – вмешался Гошка. – Собственными глазами видел.

– Славная эта девочка Люся... – Капитан отвернулся и посмотрел на солнце. – До ночи еще километров десять пройдем. Скорее бы к своим... А там заряжающим пусть ставят к пушке!

– Можно, я с вами? – попросился Гошка.

– Как же ты свою команду-то не сберег? – покачал головой Никонов.

– А где старшина Федорчук? – спросил Гошка. – А другие?

Капитан внимательно посмотрел на него, на скулах заиграли желваки.

– Ты, я гляжу, вострый стал... И глаза у тебя какие-то беспокойные, будто совесть нечиста... Впрочем, оно и понятно, – вздохнул он. – Я тоже чувствую себя в ответе за всех... Федорчук погиб. И Трифонов, и Киселев, и много-много других... До сих пор удивляюсь, как я жив остался.

– Товарищ капитан, слышите? – сказал боец. Издалека донесся гул канонады. Иногда он пропадал, а потом снова возобновлялся.

На худощавом, осунувшемся лице капитана появилась улыбка и тут же исчезла.

– Наконец-то зацепились, – сказал он. – Ох, я неприятная это штука отступать! Ну ничего, еще будет и на нашей улице праздник!

Бойцы заметно оживились, разом заговорили. Хмурые бородатые лица потеплели.

– Через два дня солдатский борщ будем у своих наворачивать!

– У меня кишка кишке на скрипке серенады поет...

– Братцы, а как там нас, окруженцев, встретят? Читали немецкие листовки? Эти гады пишут, что окруженцев расстреливают.

– Как будто мы виноваты!

– А ты верь фрицам...

Никонов зашагал по жесткому седому мху прямо на гул канонады. Остальные потянулись за ним. Гошка заметил, что некоторые прихрамывают, у других перевязаны руки, головы. Капитан так ничего и не ответил: берут они его с собой или нет?

Гошка решил больше не спрашивать, а идти за бойцами, и все. Последним шел рослый светловолосый боец с забинтованной головой. Сквозь грязную повязку проступала кровь. На плече автомат.

К вечеру канонада стала громче, отчетливее. Тысячи далеких молотов били по тысячам наковален. Над лесом пролетали самолеты. И наши, и немецкие. То и дело завязывались воздушные бои. Трассирующие пули вспарывали вечернее небо. Наблюдать за боем было невозможно: мешали кроны деревьев.

Перед заходом солнца десяток наших бомбардировщиков разгрузился над шоссе. От тяжелых взрывов вздрагивала земля, с деревьев сыпались иголки и сучки.

– Сыпь, ребята! – сказал молодой боец без сапог. – Пусть знают наших!

Над лесом пронеслись «мессершмитты». Наши истребители, прикрывающие бомбардировщики, тотчас вступили в бой. Все перемешалось: разрывы бомб, треск пулеметных очередей, надсадный вой моторов, короткие, отрывистые залпы автоматических пушек. Покружившись в бесконечном хороводе над лесом, самолеты исчезли. Один «мессершмитт», волоча за собой огненный хвост, наискосок перечеркнул небо и взорвался где-то над бором. Краснозвездный ястребок сделал над поверженным врагом широкий круг и улетел.

– Видали, как он его? – ликующим голосом произнес светловолосый боец, вслед за которым шел Гошка. И широко улыбнулся мальчишке, отчего его небритое лицо сразу помолодело.

– Кра-асиво упал, – сказал другой боец.

Капитан с пятью бойцами отправился на разведку к шоссе. Остальным было приказано ждать в лесу. Гошка остался с теми, кому было приказано ждать. Гошка не рвался в разведку.

Бойцы улеглись на мох. Это был первый привал с того часа, когда к отряду пристал Буянов. Светловолосый стащил сапоги, размотал почерневшие портянки и стал с интересом разглядывать большие распаренные ступни.

– Жмут? – спросил Гошка, которому вдруг захотелось поговорить с бойцом.

– По сорок – пятьдесят километров в день врезаем, – ответил тот. – Верблюд копыта сносит.

– Скоро будем у своих.

– Кто будет, а кто и не будет, – заметил пожилой боец с красными глазами.

– Как говорится, близок локоть, да не укусишь!

– Почему не укусишь? – насторожился Гошка.

– Ты знаешь, что такое перейти линию фронта? Это когда тебя с двух сторон бьют и в хвост и в гриву.

– И наши?

– Ежели ты командующему телеграмму отстукаешь: так, мол, и так, встречайте непутевого, соскучился по родной маме... В таком разе, может, и с оркестром встретят.

– Не пугай, Федор, – вмешался боец с забинтованной рукой. – Чем такая волчья жизнь, лучше...