Витька с Чапаевской улицы

– Лучше смерть от своих принять? Нет, я не согласный. Какого лешего две недели сквозь лес продирался? Чтобы от своего брата-солдата пулю в лоб получить?

– Не разводите панику, – сказал другой боец. – Я верю в нашего капитана.

– А что капитан? Заколдованный, что ли? Пуле все одно: батальонный ты или рядовой.

– И самолеты там... где линия фронта, бомбят? – спросил Гошка.

– С утра до вечера гвоздят! – ответил пожилой боец с красными глазами. Всю передовую, как плугом, перепахали.

– А ночью? – уставился на него Гошка, у которого заныло сердце.

– Ночью ракет понавешают и садят из минометов... Линию фронта перейти это все равно что на том свете побывать...

– А как же разведчики? – неодобрительно посмотрел на него светловолосый с забинтованной головой. – За ночь по два раза переходят линию фронта.

– Перехо-одят... – протянул красноглазый. – А вот многие ли назад возвращаются? С нашего полка из пятнадцати разведчиков только трое из вражеского тыла вернулись...

Гошка уже не слышал, о чем толковали бойцы: он до мельчайших подробностей вспомнил ту страшную ночь, когда на эшелон налетели немецкие бомбардировщики: свое паническое бегство в полыхающую багровыми вспышками ночь, гнилой запах болотной воды, кваканье лягушек; мертвенный свет ракеты, наверное, казался лунным сиянием... Вот тогда, может быть, впервые в жизни Гошка испытал настоящий панический страх. Страх, заполняющий тебя всего без остатка. Это когда внутри бьется, стучит одна-единственная мысль: спрятаться, выжить... Самому-то себе сейчас можно признаться: Гошка никогда не был таким храбрецом, за которого выдавал себя. Страх всегда жил в нем, только так глубоко прятался, что порой и сам Гошка забывал, что он сидит в нем, как гвоздь в доске.

Помнится, в пятом классе, прочитав «Вий» Гоголя, Гошка с неделю боялся один оставаться в темноте. Ему мерещились страшные вурдалаки, ведьмы, упыри! Он боялся темноты до того, что в сумерках не решался выйти в уборную, которая находилась метрах в тридцати от дома.

И вот этот глубоко притаившийся в нем страх наконец открыто вылез наружу. Не стесняясь никого, даже Аллы Бортниковой, которая ему очень нравилась. А теперь и Алла отступила куда-то далеко... Кстати, где они сейчас? Не собираются ли тоже перейти линию фронта? Зачем, спрашивается, он сказал Никонову, что их всех расстреляли? Он ведь не видел? Зачем соврал? Не Гошка это сказал Никонову, а подлый страх, который после той проклятой бомбежки, видно, навсегда поселился в нем...

Пришел Никонов. Бойцы стали подниматься с земли, отряхиваться, надевать оружие. Красноглазый с сердцем забросил карабин за спину. Бугристый нос у него лоснился. Светловолосый положил тяжелую руку Гошке на плечо.

– Бог не выдаст – свинья не съест, – ободряюще улыбнулся он. – Повезет, так нынешней ночью будем у своих... Подымайся, парень!

Гошка сгорбился и стал развязывать шнурки на дырявом ботинке.

– Сучок попал... колется, – сказал он, не глядя на бойца. – Переобуюсь – и догоню.

Бойцы растянулись цепочкой за Никоновым. Шагали след в след. Светловолосый, прежде чем свернуть на просеку, оглянулся и помахал рукой мол, поторапливайся...

Они ушли. Гошка смотрел им вслед. Обмахрившиеся коричневые шнурки, будто длинные черви, извивались у ног. Еще можно быстро зашнуровать ботинки, вскочить на ноги и догнать их... И никто ни о чем не догадается. И, как сказал светловолосый, если бог не выдаст да свинья не съест, то нынче уже будет Гошка Буянов у своих...

Не вскочил Гошка на ноги, не поторопился. Все так же сидел он на мшистой кочке, прижавшись спиной к шершавому сосновому стволу, и смотрел прямо перед собой. Страх перед бомбежкой, опасностью мертвой хваткой удерживал Гошку на месте.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. САМЫЙ ДЛИННЫЙ ДЕНЬ

Витька, сгорбившись, сидел на табуретке в большой светлой комнате и с тоской смотрел в окно. У самой изгороди млела на солнце большая береза. В ветвях сновали, чирикали воробьи.

По улице поселка в расстегнутых мундирах прогуливались немецкие солдаты. У дома стояла черная с коричневыми пятнами легковая машина. Шофер спал на сиденье, откинув голову и раскрыв рот. Через дорогу колодец. Два обнаженных до пояса немца поливали друг другу из ведра. На телеграфном столбе сидела длинноносая ворона и с любопытством смотрела на них, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону.

– Что же ты, паря, делал у склада боеприпасов? – монотонно спрашивал сонный краснорожий полицай в немецкой форме.

– Откуда я знал, что там склад? – так же уныло отвечал Витька. – Не видел я никакого склада.

– Не видел, значит?

Полицай нехотя встал из-за стола, подошел и, размахнувшись, ударил Витьку по лицу. Мальчишка кубарем слетел с табуретки.

– Водой на тебя брызгать али очухаешься? – зевая, спросил полицай.

Когда перестали мельтешить в глазах зеленые искры, Витька медленно поднялся с пола. Сначала встал на четвереньки, потом на ноги.

– Очухался, – удовлетворенно заметил полицай и снова уселся за письменный стол.

– Кто тебя послал сюда?