Виноваты звезды

«Оранжи» оказался в нескольких шагах от остановки. Ресторан был с одной стороны дороги, уличные столики – с другой, на бетонной полоске у кромки канала. У официантки загорелись глаза, когда вошли мы с Огастусом.

– Мистер и миссис Уотерс? – спросила она.

– Вроде да, – ответила я.

– Ваш столик! – Она показала через улицу на узкий стол в нескольких дюймах от канала. – Шампанское за счет заведения.

Мы переглянулись, не сдержав улыбок. Когда мы перешли улицу, Огастус отставил для меня стул и помог пододвинуться к столу. На белой скатерти действительно стояли два узких бокала шампанского. Свежесть воздуха замечательно уравнивалась солнцем. С одной стороны от нас проезжали велосипедисты – хорошо одетые мужчины и женщины, возвращающиеся домой с работы: нереально красивые блондинки ехали, сидя на раме боком, а педали крутили их дружки; дети в крошечных шлемах подскакивали на пластиковых сиденьях позади родителей. А с другой стороны вода в канале задыхалась под мириадами семян-конфетти. Маленькие лодки, наполовину залитые дождевой водой, покачивались у выложенных камнем берегов; некоторые едва не тонули. Чуть дальше я видела плавучие дома, дрейфовавшие на понтонах, а посреди канала медленно двигалась открытая плоскодонная лодка с садовыми стульями и переносным стерео. Огастус поднял бокал шампанского. Я взяла свой, хотя в жизни не пила ничего крепче глотка пива из папиной кружки.

– Ладно, – сказала я, и мы чокнулись бокалами. Я отпила шампанского. Крошечные пузырьки растаяли во рту и отправились на север, в мозг. Сладко. Щипуче.

– Очень вкусно, – похвалила я. – Впервые пробую шампанское.

К нам подошел молодой гигант-официант с волнистыми светлыми волосами. Он был, пожалуй, даже повыше Огастуса.

– Знаете, – спросил он с приятным акцентом, – что сказал Дом Периньон, когда изобрел шампанское?

– Нет, а что? – заинтересовалась я.

– Он крикнул своим братьям-монахам: «Скорее идите сюда, я пробую вкус звезд!» Добро пожаловать в Амстердам. Желаете ознакомиться с меню или воспользуетесь рекомендацией шеф-повара?

Я посмотрела на Огастуса, а он на меня.

– Рекомендации шеф-повара – это замечательно, но Хейзел вегетарианка.

Я сказала Огастусу об этом один раз, в первый день нашего знакомства.

– Не проблема, – заверил официант.

– Прекрасно. Можно нам еще шампанского? – спросил Гас.

– Конечно, – ответил официант. – Сегодня вечером мы разлили по бутылкам все звезды, мои юные друзья. Хо, конфетти! – сказал он и легонько смахнул семечку вяза с моего голого плеча. – Такого много лет не было. Повсюду семена. Очень раздражает.

Официант ушел. Мы смотрели, как с неба падают конфетти, кружатся по земле с ветром и сыплются в канал.

– Трудно поверить, что это может кого-то раздражать, – заметил Огастус через минуту.

– Люди всегда привыкают к красоте.

– Я к тебе еще не привык, – ответил он, улыбнувшись. Я почувствовала, что краснею. – Спасибо, что приехала в Амстердам.

– Спасибо, что позволил украсть твой ваучер на Заветное Желание, – поблагодарила я.

– Спасибо, что надела это платье, которое просто вау – откликнулся он. Я покачала головой, стараясь сдержать улыбку. Я не хотела быть живой гранатой. Но с другой стороны, он же знает, что делает, правильно? Это его выбор. – Слушай, а чем заканчивается поэма?

– А?

– Которую ты читала мне в самолете?

– А-а, Пруфрок[10]? Там заканчивается так: «Мы задержались в палатах моря, морские девы венки свивали / из трав коричневых и алых, / но разбудили нас голоса человечьи, / и мы утонули».

Огастус вытянул из пачки сигарету и постучал фильтром о стол.

– Дурацкие человечьи голоса вечно все портят.

Официант принес еще два бокала шампанского и то, что он назвал «бельгийской белой спаржей с вытяжкой из лаванды».

– Я еще никогда не пил шампанского, – сказал Гас, когда официант ушел. – Если вдруг тебе интересно. И никогда не пробовал белой спаржи.

Я уже жевала первый кусок.

– Очень вкусно, – заверила я.

Он откусил кусочек и проглотил.

– Боже, если аспарагус такой вкусный, я тоже вегетарианец!

К нам подплыла лакированная деревянная лодка. Сидевшая в ней женщина с вьющимися светлыми волосами лет, наверное, тридцати, отпила пива, подняла свой бокал в нашу честь и что-то крикнула.

– Мы не говорим по-голландски, – крикнул в ответ Гас.

Кто-то из остальных пассажиров выкрикнул перевод:

– Красивая пара – это красиво!

Еда была такой вкусной, что с каждой переменой наш разговор все дальше уходил от темы, превратившись в отрывочные поздравления с праздником вкуса:

– Я хочу, чтобы это ризотто с фиолетовой морковью стало человеком: я отвез бы его в Вегас и женился!

– Шербет из сладкого гороха, ты так неожиданно прекрасен…

Я искренне жалела, что быстро наедалась.

После клецок с чесноком и листьями красной горчицы официант сказал:

– Теперь десерт. Желаете перед десертом еще звезд? Я покачала головой. Двух бокалов мне хватило.

Шампанское не стало исключением в моей высокой толерантности к депрессантам и обезболивающим: я чувст вовала тепло, но не опьянение. Но я и не хотела напиваться. Такие вечера, как этот, бывают редко, и я хотела его запомнить.