– Сделаю все, что смогу, но буду рада, когда мучения закончатся, – пробубнила я и спросила: – Нам обязательно пробираться сквозь эту толпу?
– Ни в коем случае. Я придумал кое-что получше: пройдем по саду, вон там.
В следующее мгновение мы оказались на улице: прохладный воздух немного оживил. Луны не было, но сияние множества окон ярко освещало двор и тускло – аллеи. До чего хороши вечера на континенте: нежны, благоуханны, безмятежны! Ни морского тумана, ни холодной сырости: ясно, как в полдень, и свежо, как утром.
Миновав двор и сад, мы приблизились к стеклянной двери первого класса. Как и все прочие, она оставалась открытой. Мы вошли, а затем профессор проводил меня в маленькую комнату, отделявшую первый класс от парадного зала. Комната эта в первый миг ослепила, ибо была переполнена светом; оглушила, ибо гудела голосами; задушила, ибо оказалась жаркой, тесной, переполненной до отказа.
– De l’ordre! Du silence![139] – воскликнул месье Поль Эммануэль. – Что за хаос?
Все тут же умолкли. Дюжиной слов и примерно таким же количеством жестов он выдворил прочь половину присутствующих, а оставшихся призвал к порядку. Надо заметить, что все, кто остался, были в костюмах: им предстояло участвовать в пьесе, – а комната оказалась не чем иным как артистическим фойе. Месье Поль представил меня. Все посмотрели с любопытством, кто-то захихикал. Мое появление вызвало удивление: никто не предполагал, что англичанка способна играть в водевиле. Джиневра Фэншо, уже одетая для роли – как всегда, чрезвычайно хорошенькая, – уставилась на меня круглыми, как пуговицы, глазами. В наилучшем расположении духа, не ведая страха или смущения, радуясь возможности блеснуть перед сотнями зрителей, она встретила мое появление с искренним изумлением и наверняка бы не сдержала возгласа, если бы месье Поль не приказал молчать.
Сурово, критически осмотрев труппу, он повернулся ко мне:
– Вам тоже следует одеться для роли.
– Да, в мужской костюм! – взвизгнула мадемуазель Сен-Пьер, бросаясь ко мне, и услужливо добавила: – Одену ее сама.
Появиться на сцене в мужском костюме? Идея не вдохновила. Я согласилась принять мужское имя и роль; что же касается одежды – ни за что. Выйду в своем платье, и будь что будет. Пусть месье Поль кричит и неистовствует: все равно останусь в чем есть. Так я и сказала: решительно, но тихо и потому, возможно, неубедительно.
Профессор не впал в ярость немедленно, как я предполагала, а стоял молча, а мадемуазель опять вмешалась:
– Из нее получится прекрасный petit-maitre[140]. Вот костюм – все, что нужно. Немного велик, но это я улажу. Ну же, chѐre amie, belle Anglaise![141]
Она презрительно усмехнулась, так как прекрасной я вовсе не была, схватила за руку и потащила. Месье Поль Эммануэль стоял с непроницаемым видом и молчал.
– Не сопротивляйтесь! – воскликнула Сен-Пьер, ибо я попыталась ее остановить. – Вы все испортите: уничтожите всю соль пьесы, вызовите неудовольствие публики, – пожертвуете всем ради собственного самолюбия. Это слишком рискованно, месье никогда не допустит ничего подобного!
Она попыталась поймать его взгляд. Я тоже ждала. Он сначала посмотрел на нее, а потом на меня и проговорил медленно, останавливая Сен-Пьер, которая все куда-то меня тянула:
– Вам не нравится этот костюм? – Месье Эммануэль не выглядел ни злым, ни даже раздраженным, и это меня воодушевило.
– Кое-что могу надеть, но не все.
– Но как же иначе? Разве можно играть мужскую роль в женском платье? Да, это любительское представление, водевиль силами пансионата. Могу допустить некоторые… исключения, но вы обязаны каким-то образом обозначить благородный пол своего героя.
– Непременно это сделаю, месье, но только по-своему. Никто не должен вмешиваться, что-то мне навязывать. Позвольте одеться самой.
Без единого слова профессор забрал костюм у Сен-Пьер, отдал мне и позволил пройти в гардеробную. Оставшись одна, я успокоилась и взялась за работу. Сохранив без малейших изменений свое платье, добавила маленький жилет, воротник, шейный платок и полупальто. Вся одежда принадлежала брату одной из наших учениц. Закончив, расплела волосы, основную часть гладко зачесала назад, за спину, а спереди, на плече, оставила одну прядь. Взяла в руку шляпу, перчатки и в таком виде вышла в артистическое фойе. Месье Поль ждал, а вместе с ним и все остальные.
– Для пансионата подойдет, – придирчиво меня осмотрев, заключил наставник, а затем не без симпатии добавил: – Courage, mon ami! Un peu de sangfroid, up peu d’aplomb, monsieur Lucien, et tout ira bien[142].
Сен-Пьер опять усмехнулась в своей холодной змеиной манере, и я, поскольку очень волновалась, не сдержалась: повернувшись к ней, решительно заявила, что, не будь она леди, как джентльмен, непременно вызвала бы ее на дуэль.
– Потом, все потом, после спектакля, – вмешался месье Поль. – У меня есть пара пистолетов, так что уладим разногласия как положено. Вечное противостояние между Францией и Англией!